И так же властно, не глядя на Наталью Михайловну, но обращаясь именно к ней, говорит: «Белье чистое, костюм, тапочки!»
Наталья Михайловна открывает платяной шкаф, протягивает смену белья и серый латанный костюм. Варвара Борисовна белье принимает и начинает его, Бутова, очень ловко, но не быстро, без малейшей торопливости, обряжать, а костюм швыряет на пол: «Давай синий, ничего — Дерюгин твой обойдется».
И Наталья Михайловна, словно не смея ей возразить — очень странно, — достает, хотя с некоторым колебанием, синий парадный костюм, единственный, который был у Бутова.
Варвара Борисовна кивает сухонькой головкой на тонкой морщинистой шее и так же, совсем неторопливо, но осторожно, ловко обряжает Бутова в костюм, надевает ему носки, а старые грязные шлепанцы отбрасывает; и говорит, то есть именно приказывает, Наталье Михайловне:
— Пойди, купи новые! Покойник этих не примет.
Наталья Михайловна так же безропотно выходит из комнаты. Пока ее нет, Варвара Борисовна говорит, обращаясь то ли к аспиранту Степке, то ли к любимцу своему Косте — «Котьке», то ли к самой себе:
— Это еще когда я молоденькой пребывала, хоронили девицу, а на ноги ей — туфли на высоком каблуке; а там дорога длинная, ох какая длинная — как же, чтобы на высоком каблуке? И покойница на следующую ночь вернулась, стала стучать в окошко. Пока петухи не запели, стучала, — наш-то город тогда маленький был, да и какой там город — не то поселок, не то деревня. Родные чуть со страху не померли. Спасибо, батюшка умный был, старый, все знал. Рассказали ему, а он: «Вчарась через дом от вас вьюнош преставился, вот и положим ему в гроб тапочки, он их передаст». Так и сделали. И та больше не заявлялась, не стучала в окно. Так-то…
Когда Наталья Михайловна пришла, Варвара Тимофеевна взяла у нее из рук тапочки и надела Бутову. А после снова скрылась в своей каморке, вернулась с маленькой иконкой Николая Чудотворца и повесила ее в красном углу, где она прежде висела. Велела «Котьке» прибить полочку и еще гвоздик для полотенца. Костя, который прежде обложил бы старуху, а может быть, и икону сорвал, да и выбросил в камин, сжег бы со зла, — молча сделал все, что велела Варвара Борисовна.
А когда Наталья Михайловна стала мыть пол в комнате, старуха взяла у нее из рук ведро и тряпку, и снова, строго так, сказала:
— Кто же велит мыть к порогу. Еще кого вымоешь, потом рада бы вернуть, да нельзя. Хорошо если меня вымоешь, а если, упаси бог, кого еще…
