И Ингвар рассказал про ведогона, про похороны женщины, которая была ему бабушкой, о том, как ночью на кладбище разговаривал с духом своего рода, рассказал он Мстиславу и свой сон, после которого на плече и появился знак. Выслушав его, князь задумчиво сказал:
— Я верю тебе. Ты действительно сын Рюрика. Никто, кроме настоящего Ингвара, не смог бы получить этот знак, поскольку оставляют его не люди. Его, как ты и рассказал, наносит ведогон. На этом обряде обязательно присутствуют духи предков, которые на это время покидают Ирий. А если такой рисунок люди наносят сами, то через месяц он бледнеет, затем исчезает. За эти двадцать лет я видел семерых самозванцев, называвших себя сыновьями Рюрика, никто из них не прожил больше месяца. Я верю тебе. Сегодня я объявлю о том, что нашелся настоящий сын Рюрика и устрою в честь тебя пир. Что еще я могу для тебя сделать?
Ингвар опустился на одно колено:
— Князь, дозволь просить руки твоей дочери Ярославы. Она для меня — все, без нее я не смогу жить.
— Я не могу отдать ее за простого воина, но поскольку ты оказался сыном Рюрика, продолжателем древнего рода вождей, я дарую тебе титул князя. Также дарую тебе земли, обещанные твоему отцу на тех же условиях. Земли ильменских славян. Можешь здесь в Китеже набрать дружину в пятьсот мечей, противится не буду. А сверх этого отдаю тебе мою дочь — самое дорогое, что у меня есть. Да будет так. Засылай сватов.
На следующий день Ингвар прислал сватов, да каких. Украшал процессию воевода Китежа Добрыня Никитич, следом за ним по княжескому двору вышагивал Ратибор, со вчерашнего дня воевода Ингвара (следует заметить, что все двадцать шесть человек, что были с ним в степи и на заставе, дружно попросились к нему в дружину), следом за ним шествовал Данила, который для себя решил уже уйти с другом на новые земли, правда, пока об этом никому не сказал, и завершал процессию Мал, что числился теперь личным охранником княгини Ярославы.
Ингвар опустился перед Мстиславом на одно колено и покорно склонил голову. Слово взял Добрыня Никитич. Немного поторговавшись и поупрямившись для вида, князь сдался. Через месяц играли свадьбу.
Круговорот торжеств закружил Ингвара. Сидя на свадебном пиру, совершенно одуревший, счастливый, он рассеянно наблюдал, как веселится народ, и на все поздравления лишь ошалело кивал. Тут на середину зала вышел гусляр и начал длинную песнь о степи, о пограничной заставе, о диких хазарах, пришедших, чтобы стереть с лица земли маленькую крепость, о храбром варяге Ингваре, что с горсткой ратников отстоял этот небольшой кусок китежской земли. Это песня была очень красивой, было видно, что гусляр пел ее прямо из сердца. Люди за столом поднялись, послышались крики одобрения и песне, и исполнителю. Ингвар поднял чашу с медом, все затихли:
