День разгорался, солнце светило все сильнее и ярче. Из тыла принесли завтрак. Бойцы поели, покурили и снова сели ждать развития ситуации.
Прошло около часа, а немцы все молчали, что на них было совсем не похоже. Стрелки часов медленно приближались к 9. Мне не верилось, что у немцев вчера была уничтожена вся артиллерия. Как и не верилось, что личный состав не хочет идти в атаку (подобно американцам в моем времени, отказывавшимся идти в атаку из-за отсутствия кока-колы или мороженого). Вчера мы выбили у них около батальона и часть тяжелого вооружения. То есть что-то около 30 % личного состава, что не критично для боевой части. Похоже, они что-то задумали, знать бы только что? И где? За месяц войны мы уже привыкли к немецкому распорядку ведения боевых действий. А тут такое. Конечно, это хорошо – еще немного пожить и побыть в тишине, но опыт говорит, что ТИШИНА наиболее опасная вещь на войне, не знаешь, что от нее ждать. Необычное поведение противника вызывало обеспокоенность не только у меня, но и у остальных. Немцы никуда не делись, и их можно не напрягаясь разглядеть в бинокль на другой стороне поля и болота. Звонки наблюдателям на краю болота тоже ничего не дали – там тихо. Нигде не отмечалось подготовки к атаке. Молчала минометная батарея, что с утра обстреливала наши позиции. От Потапова прибыл посыльный, сообщивший, что батальоны благополучно отошли на первый промежуточный рубеж, саперы подготовили мост к взрыву и начали делать завал на дороге.
Петрищев сообщил, что егеря и снайперские пары благополучно оторвались от врага и без давления с его стороны вернулись к погранцам. Немцы в лес и болото не лезут, сидят тихо.
Я уже собирался давать команду на отход, когда с немецкой стороны заговорил громкоговоритель, приглашавший представителей советского командования на переговоры. Вот так всегда! Только что задумаешь, все коту под хвост идет! Но может, оно и к лучшему.
Пришлось собираться и одеваться в парадное, мы же не босяки какие. Хорошо, что рюкзак со мной остался, а не уехал с Гороховым. Никитин, пока я переодевался, прошелся щеткой по моим сапогам. То же самое было и с сапогами Ефимова, одетого в мою запасную гимнастерку с кубиками лейтенанта. Так что на встречу мы пришли сияя, как новые пяти алтынные.
С немецкой стороны присутствовали трое. Два офицера и унтер-офицер в качестве переводчика. Старшим из переговорщиков был гауптман с кавалерийской выпушкой на петлицах и погонах.
