Все это, конечно, хорошо, что снова вышли к своим и наш рейд вроде бы действительно закончен, но червь сомнения все равно меня гложет и не дает спокойно жить. За сутки, что мы потратили на выход к Монастырщине, я слишком много видел, и это не давало мне спокойно радоваться жизни.
Сплошной линии фронта не было. Были очаги сопротивления и опорные пункты, занятые малочисленными остатками наших частей. То, что немцы не продвигались в этом направлении, было связано в основном с природными факторами. Болота, большое количество рек и леса не давали врагу возможности активно применять свои моторизованные подразделения. Но вот пехотные части, обходя лесами опорные пункты, могли прорваться здесь. Как мы. Спокойно и никого не встречая на своем пути. Ведь смогли же мы незаметно обойти несколько опорных пунктов наших войск и выйти на дорогу Татарск – Монастырщина, а потом по ней добраться до районного центра. Тут на ж.-д. станции под погрузкой стоял санитарный поезд. Нам удалось договориться сдать в него раненых, а это сто шестьдесят человек, набравшихся за эти дни. Часть из них сразу же попала на операционный стол, а остальными занялись санитарки. Нам же с Севостьяновым пришлось искать командование дивизии, что здесь занимало оборону. Помог в этом начштаба одного из полков. Очень своеобразный молодой человек. Наглый до безобразия, в мое отсутствие хотел отжать личный состав, пришлось его слегка успокоить и поставить в рамки, а то «ходют тут всякие».
Беседа с особистами много времени не заняла. Они сами несколько дней назад вышли из окружения из тех же мест, что и мы. Уточнили и посмотрели кое-что, поделились разведданными и пленными. Мне как командиру подразделения НКВД пришлось лично пообщаться с начальником особого отдела дивизии. Как-никак старший начальник от нашего наркомата. Нормальный мужик оказался старлей. Я открыл ему пару страниц нашей истории. Далеко не все, а только связанные с Брестом и Слуцком. В качестве доказательства своих слов приведя журнал боевых действий. Не знаю почему, но ни боевое знамя части, ни гербовую печать я не показал. Почему? Тревожно мне было из-за виденного в тылах дивизии, и не было уверенности, что нам снова не предстоит ходить по немецким тылам. А еще потому, что в ходе беседы в памяти всплыл тот факт, что в истории, произошедшей в моей реальности, пленного генерала Лукина уговаривал сотрудничать с врагом его же начальник особого отдела. Может, это и глупо, но я решил перестраховаться. Тем более что о знамени знал лишь очень ограниченный круг лиц – Горохов, Никитин, Петрищев и приставленные ко мне пограничники, которые заранее были предупреждены о необходимости не разглагольствовать о нем. Надо отдать должное, что особисты глупых вопросов ни мне, ни бойцам не задавали. Мы на них честно и правдиво отвечали. Вроде к нам особых претензий никто не предъявлял. Хотя сомнения в отношении нас у них остались. В принципе правильно. Кому понравится, что на его поле ввалится толпа здоровых, с нормальным цветом лица, откормленных окруженцев с кучей трофейного оружия и боеприпасов. Это они еще нашей техники, брошенной из-за отсутствия топлива и повреждений, не видели. Мы вообще по сравнению с севостьяновскими бойцами выглядели верхом военного совершенства. Те, когда нас встретили, на замухрышек были похожи. В большинстве своем без оружия, грязные, в рваном обмундировании, бледные и голодные. Живая картинка для любой книги о войне моего времени, посвященной разгрому 1941 г. Пришлось приводить их в порядок – вооружать, одевать, перевязывать и кормить из своих запасов. Хотя жаба Петровича ой как душила. Зато когда линию фронта перешли, не так уж и ярко мы на фоне остальных выглядели. Да и вопросов нам меньше задали. Единственное, о чем я просил особистов, так это сообщить командованию о нашем выходе и дать возможность народу сходить в баню. Прогулка по лесу – это хорошо, но баня после нее лучше. Обещали сделать и то и другое и даже выполнили.
