Эскадронам лейб-драгун по наследству от преображенцев достались окопы впереди сожженной и разрушенной деревни Райместо. Позиция находилась на краю болота, и ветер, дующий со стороны противника, нес трупный запах разлагающихся в болоте человеческих тел. Первое время, в особенности ночью, противник нервничал: беспрерывно трещали пулеметы, вспыхивали ракеты, и сильные лучи прожекторов бегали по нашим окопам. В эти дни стрелковый эскадрон лейб-драгун, отбивая одну из немецких атак, перешел сам в наступление, потеряв убитым корнета Хабарова. С рассветом обыкновенно жизнь замирала. В окопах оставались одни наблюдатели, люди же спали в глубоких землянках. В определенные часы артиллерия противника начинала обстрел эскадронов. Так тянулись дни, недели — сидение становилось скучным.
В начале сентября гвардейская пехота, неся громадные потери в своем составе, вела героическую борьбу на подступах к Владимиру-Волынску[7]. Пополнения у нее стали иссякать. Выбитый офицерский состав не мог быть пополнен, и офицеры гвардейской кавалерии, по собственному желанию, стали переходить в гвардейскую пехоту. Два наших офицера — корнет фон Бретцель 2-й и безумной отваги и храбрости георгиевский кавалер штаб-ротмистр Ставский — заплатили жизнью за свой красивый порыв.
Наступившие в этом году ранние зимние холода почти остановили активность сторон, и оба противника, в значительной степени обескровленные, стали в бездействии друг против друга.
Гвардейская конница, перед самыми праздниками Рождества смененная в окопах 1-м Туркестанским корпусом, отведена была на отдых в район города Дубно, а затем в Острог (Волынской губернии). В полках поползли зловещие слухи о назревающих в Петрограде беспорядках и о возможной переброске в столицу. В газетах печатались изменнические и предательские речи безответственных думских деятелей. Убийство Распутина, беспрерывные смены в правительстве — все это говорило о каком-то назревающем кризисе. Но в эскадронах настроение было по-прежнему бодрое и полное веры в победу; все ждали весны, а с нею и последних решительных действий на фронте[8].
В феврале месяце я уехал в отпуск в Киев, а затем в Одессу. Слухи о начавшихся в Петрограде беспорядках были один грознее другого. Передавались слухи о возможном отречении от престола Государя Императора. Не дожидаясь конца отпуска, я спешно выехал в полк. Проезжая станцию Казатин, я зашел в жандармское управление узнать новости. Я был поражен, узнав, что отречение Государя Императора — совершившийся факт. В тяжелом раздумье я вышел на перрон. Навстречу мне шел вольноопределяющийся одного из пехотных полков, явно еврейского типа; поравнявшись со мною, он нагло посмотрел мне в глаза, держа руки в карманах. Взбешенный видом этого гнусного типа, я резко подозвал его и обругал, что мгновенно придало ему должный воинский вид. Этот незначительный случай сильно меня взволновал, но впоследствие оказалось, что это была лишь «первая ласточка» революции.
