А уж когда гулянка — хуже некуда. Перестали ножами резаться, чуть что — за пистолеты. Не было гулянки, чтоб без стрельбы обошлось, и на каждой второй — труп. А виноватых нет. Неизвестно, кто стрелял, кто убил. Все агнцы божьи. Плясали, пели, кроме музыки ничего не было слыхать, так, может, он уже неживой на гулянку пришел? А окон сколько, разбитых пулями, ламп, пивных бочек, бутылок, барабанов, скрипок. А на простреленной скрипке уже не сыграешь. На барабан поставишь заплату, он и дальше будет гудеть. Но простреленная скрипка убита, труп. Как человек.
Ой, веселился тогда народ. На радостях, что войне конец. Гулянка за гулянкой шла. Ни одного воскресенья без гулянки, А то сразу в двух-трех деревнях. Музыканты на поезде приезжали откуда-то издалека, потому что местных для стольких гулянок не хватало. Да и местные играли как до войны. А кто бы теперь стал как до войны плясать? Другие танцы в моду вошли.
Иной раз и не знаешь, куда ехать. Отсюда доносят, оттуда, там стрельба, здесь стрельба. А нас всего пятеро милиционеров и один велосипед. Да и на посту кому-то надо оставаться.
— Спишь? — буркнул отец, уже помягчев.
— Не сплю, — сказал я, хотя не знаю, может, и спал.
— Тогда погляди в горницу.
Я поглядел, но ничего такого мне в глаза не бросилось.
— А что? — спросил я.
— Антека нет, — с горечью ответил отец.
— Где же он?
— Уехал. В мир.
А через несколько лет после Антека уехал Сташек. Хотя казалось, что из нас, четверых братьев, Сташека сам бог предназначил к земле. И что никакая сила его никогда от земли не оторвет. Сызмалу дождь не дождь, холод, ветер, жара, а он с отцом в поле. Отец пахал, а он рядом шел и кнут нес. А ну-ка, стегани, Стась, чего-то она, зараза, лениво идет. И по отцовскому приказанию Сташек подстегивал лошадь. Сеял отец, так и ему должен был хотя бы материн платок подвязать на шею и насыпать немножко зерна, чтоб он тоже сеял. Косил отец, так всякий раз, когда ставил косу на попа и правил оселком, Сташек за косовище ее поддерживал. А когда чуток подрос, сам взял однажды косу и с ходу начал косить, словно косил от рожденья. Меня, Антека, Михала отцу пришлось долго учить — и как поначалу встать, и как ухватить косу, как небольшим ровным шагом идти, и как косою махать, и как рожь, как пшеницу, как ячмень, овес, как полеглый хлеб и как прямой. А сколько раз отец из себя выходил. Сколько косу отбивал, точил. И сколько у нас волдырей от этого ученья вздувалось на руках. А Сташек будто со всем этим уродился на свет. Взял косу и косил.
