Жаль мне его стало. Известное дело, отец, хочет, как лучше для своего дитяти.
— Не серчайте, Юзеф, — сказал я. — Молодой, до смерти ему еще далеко.
— А разве я ему, паразиту, велю помирать? Учиться велю.
— Ничего вы не сделаете. На то они и молодые — их ни к ученью, ни к смерти не тянет, — сказал я, потому что мне и парня стало жалко. Виноват он, что неуч? Я только подумал, что зря пришел с этим письмом. И дальше не велел читать.
— Довольно, Рысек. Пусть будет, как есть. Еще напортишь своими поправками. — И забрал письмо. А тут Кусьмерек словно бы за Рысека обиделся.
— Кто ж так родным братьям пишет? Надо было начать: во имя отца и сына и святого духа. Скорее бы вспомнили отчий дом. А то и подбросили б кой-чего на этот склеп.
Вдруг Рысек вылез, что немодно теперь с бога письмо начинать. Учили их на уроке писать письма, он знает. Кусьмерек так и взвился:
— Ах ты поганец, господь бог тебе немодный?! Для этого я тебя учу?!
Но и Рысек уже позабыл про страх и нахально отцу, что ученье ему ни к чему. Пусть отец выделяет его долю, и он женится.
Я повернулся и пошел, зачем мешаться в чужие дела? Пусть без меня ругаются.
На другой день я наново переписал письмо, потому что Рысек своими грязными лапами все его захватал. И еще приписал, что, если они соберутся ехать, пусть захватят мешочки под муку, я как раз пшеницу просеял, хорошая получилась мука. Так просто написал, не верилось мне, что они приедут, а письмо из-за этого сделалось чуть подлинней.
Через месяц примерно пришел ответ: приезжают они, в ближайшее воскресенье. Я не знал — верить, не верить. Но в горнице прибрался. Постелил чистое белье. Принес с чердака материну перину, она у нас самая большая. И хоть им в одной кровати спать, положил две подушки, чтобы головы по отдельности лежали. И солому в сеннике переменил. Два снопа обмолотил цепами, чтоб помягче была. Хотя и с трудом стоял на покалеченных ногах. Пришлось соломорезку подставить и прислониться к ней спиной, иначе б и не справился. И даже сушеного чебреца от блох под простыню положил, как делала мать.
Михала выкупал, побрил, дал свежую рубашку, галстук, он ведь и им брат. Стояло в горнице ведро для золы, старое уже, дырявое, да все жалко было выбросить, а тут, по случаю их приезда, выбросил без сожаленья. Лампочку на более яркую сменил. Пусть им посветлей будет, уедут — выверну. Петуха зарезал на бульон. Хотел сделать лапшу, да подумал, куплю лучше вермишель. Они к магазинной привыкли, домашняя может и не понравиться. И пол-литра купил, надо же с братьями по рюмочке выпить. И даже снял со стены Иисуса Христа среди апостолов и вынес в чулан — вспомнил, что Сташек не очень-то с богом. Еще начнет язвить. А я не буду знать, как защитить Христа, потому что то бог, а это брат. Ладно уж. Чего не сделаешь, чтобы в семье был мир.
