Бог мой, Каннибель, как ты легкомысленна. В твоей жизни царит необходимость, но ты не пасешь свои чувства на этих забетонированных полях. Над тобой - небо, впереди - залитые светом лужайки, Солнце в вечном зените и полная Луна, и ты летишь вперед, не ведая о земном притяжении. Если ты хочешь послушать меня, я расскажу как сумею…
Когда известный тебе плод сорвался с мирового древа
Иггдрасиль и угодил по голове сэра Ньютона, он открыл закон, о котором давно знают все страдавшие в любви.
Эта каста отверженных может многое поведать о падении. Я чувствовал себя словно христианский миссионер в Африке. Ты - одна из каннибалов. Вас миллионы. И ты прекрасна, потому я назвал тебя
Каннибель. Все прежние имена отменяются: осталось только то, что есть сегодня. Мы вошли в настолько шаткий мир, что бредить будущим и прошлым нету смысла.
Иногда я думаю о том, что с нами произошло. Для тебя все осталось прежним; я тоже веду прежнюю, в сущности, жизнь. Когда появляются деньги, иду в кафе
“Волна”. Любые названия ничего для меня не значат, но “Волна” - это все-таки лучше, чем “Ура”, или
“Пещерка”, или какое-нибудь из тех идиотских сопливых имен, которыми так любят называться хозяева провинциальных кабаков. Принято судить о заведении по его посетителям, но здесь ты не найдешь ничего необычного, тенденциозного. Та же публика, что и везде, и готовят ни хуже, ни лучше. Может быть, именно это обстоятельство и привлекает меня сюда, плюс то, что я терпеть не могу готовить. Но самое главное - сюда не доносится вой над твоим трупом, вой, сжигающий мои уши. Сюда приходят старые актрисы в платьях принцесс, но без париков, и с большим воодушевлением мочатся в канаву. Здесь уже три или четыре раза меняли персонал, но всегда он оказывается поварихой из трущоб и девушкой, что жмет как дрессированная мышь рычаг на пивном аппарате, болтая со скользким плебей-плейбоем; здесь тот же паршивый кофе, что и пять лет назад, но я не могу от него отвязаться. В нем смешан запах улицы, текущей за витриной, запах слов, слетевших с твоих губ, и лимонный привкус фонарей. Здесь нет Armani, Rolex и фальшивого лоска - все слегка потерто, зато настоящее, от кожи на стульях до древесины в обивке.
“Волна” неизменна; сюда приходят и уходят, а следы исчезают к утру, оставляя горсть монет, которые изчезнут, может быть, еще до наступления утра. Я - кафе “Волна”, с той лишь разницей, что всеми витринами я смотрю на твое потерянное тело. Тебя лижут морозостойкие закутские псы, обходчики железных дорог, малолетние бакланы из общаг, караванщики, кричащие на горбатом диалекте, и все они называют тебя своей. Все происходит на столе передо мной - кафе в кафе, стакан в стакане, и потому мне бывает так невыносимо легко выходить в дождливый вечер, зная, что никто меня не ждет - и это взаимно.
