Совершенно трезво сказал:
— Дай девочке радиевую кредитную карту.
Статуя забренчала, пошевелилась:
— Размер кредита?
— Триллион имперских. На карманные расходы Рикушке, — Дэв шмыгнул носом и пьяно сказал, — Люблю подлеца! А герцог-то молодец, проникся сам, понимаешь, сам вопрос решил.
— Давай выпьем, барончик, — усмехнулся Эн Ди, — Судьба тебе такая. Рабовладелец ты наш.
— Подтверди, Дэви, — протянула статуя маленький овал мерцающего света. Дэв с размаху припечатал к нему большой палец. Взял стакан, приподнял и опять трезвым, властным тоном сказал Линде:
— Только не врать и не воровать. Не то мы с тобой вот что сделаем, девочка, — слегка сжал пальцы — и стекло начало плавиться. Водка, каким-то чудом не проливающаяся из треснувшего, белеющего, размягчающегося стекла, закипела и испарилась. Остатки стакана исчезли. Опустил руку, одернул себя:
— Да что я все о грустном! Иди сюда, забери кредитную карточку. Скажи, девочка, не жалеешь ли, что тебя так по свински продали? А?
— Нет, не жалею, — сказала Линда, пряча в карман платья мерцающий овал, — Спасибо вам, босс.
— Ну иди, — отмахнулся Дэвид, — Благодарности твои мне еще разбирать!
— Вот так-то, милый мой оператор — император. Вот так-то, Андрюшенька, — сказал он, мрачно ковыряя пальцем в огромном блюде черной икры, — Дали пару раз по морде девчонке, потом — трусы нюхать, а она еще и спасибает. Мерзость какая, эх-х! То есть тьфу... Маньки! Музыки давай, мать вашу! Биг-мак-Бетховена!
Наступила тишина, потом оркестр снова что-то заиграл. Дэвид повесил нос:
— Машины уж на что лучше. Без подлости, все по честному — ты к ней всей душой, и она, ласточка моя, голубушка, тогда уж ни за что не подведет! Да, Катюш, машинка моя?
— Конечно, капитан, — сказала Катюша, — Вы, люди, не умеете любить друг друга. Вы механики, и по настоящему способны любить только нас, машин. Но мы — мы любим далеко не всякого.
— Вот. Святая правда. Слушай и запоминай, Рикушка, — сказал Дэвид со слезами на глазах:
— Ни одну живую женщину никогда так не любил. Ни одной так не верил. Катька не продаст, не подведет. Деньги — грязь, власть — шутовской балаган, бабы — просто похотливые дырки. Вот оно, сокровище мое доподлинное, дороже жемчугов и злата!
Дэвид Эдвин Ли нежно обнял дырчатый торс Катюши и горячо поцеловал серебристый прохладный металл:
— Ничего мне для тебя не жаль. Кроме нее. Вот так-то, рабовладелец.
— Ну-ну, вот уж и наклюкался капиташка, — очень ласково сказала машина и погладила блестящими пальцами по щеке Дэвида, — Вот уж и расчувствовался до всяческого умиления.
