— Доброе утро, господин Тунг.
— Надеюсь, что доброе, — сухо кивнул тот в ответ, — Приступим к нашим делам.
Брезгливо оглядел лагерь кочевников:
— Это и есть те дикари?
— Только часть, — не менее сухо сказал князь. Тунг кивнул:
— Я так и думал. Что же, я со своей стороны могу решить вашу проблему за несколько часов. Так что к полудню, если мы договоримся, никого из них уже не будет в живых. Это в моих силах. Теперь о моих условиях. Сначала я хочу поговорить с тобой, Привратник.
Тунг продолжал говорить, но князь теперь слышал только тот же, что и в самом начале вечером, гортанный язык. Привратник, однако, прекрасно все понимал, он очень расстроился, начал что-то возражать, но вид Тунга говорил, что или он получит свое, или вообще никто ничего тут не получит. В конце концов Привратник с каким-то виноватым видом произнес несколько слов, Тунг пренебрежительно отмахнулся, и наконец получил, видно, то, что и хотел с самого начала: согласие. Они проговорили некоторое время, обсуждая уже спокойно детали. Затем Тунг засмеялся, хлопнул вздрогнувшего колдуна по спине и замолчал. Когда он снова заговорил, его речь звучала понятно:
— Теперь мои условия относительно вас, князь. Я оставляю их за собой. Вы подниметесь сюда через день, и я скажу вам, что мне требуется. Не беспокойтесь, сегодня меня еще никто не успел допечь, у меня великолепное настроение и поэтому условия необременительны для вас. Дело касается одного чужака, к которому я имею счеты, и долг его мне огромен. Надеюсь, что содействие во взыскании долга не ущемит вас?
— О, нисколько! — с облегчением воскликнул князь, — Можете рассчитывать на мою помощь, если я получу от вас — вашу.
— Она здесь, — успокоил его Тунг и поднял руку.
Из сизых, чуть подсвеченных зарей облаков показалось что-то темное, раздвигая тучи, огромное, металлически блестящее, похожее на невероятных размеров серебряное блюдо с затейливой геометрической резьбой. Оно имело такой размах, что могло прикрыть всю столицу Миррор от дождя, и еще осталось бы место для огородов. Оно вызывало ужас. Казалось, что оно сейчас рухнет на город и раздавит его, смешает с землей. С краев воздушного корабля вниз, к земле ринулись струи оранжевого пламени, и лагерь кочевников закричал на разные голоса, на тысячи мужских, детских и женских голосов, переполненных смертной мукой. Князь зажал уши, закрыл глаза и опустился на холодный камень дозорной площадки, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать жара пламени. Он чувствовал себя не спасителем, а убийцей.
