— Куда это ты надумал?
— Боронить.
— Не смей землю сушить — тревожить! Еще ни один дурак не выезжал на бороньбу до пасхи.
— Я попробую только.
— Не смей, говорю! Постыдись добрых людей...
Терентий объяснял отцу, что раннее боронование задолго по посева, как утверждают знающие люди в книжках, не сушит землю, а влагу сохраняет в почве, что на урожае сказывается.
— Слышь, Терентий! — рассердился отец. Сын взял уже лошадей под уздцы и повел со двора. — Без хлеба семью хочешь оставить?
— Не оставлю,— буркнул Терентий. Главное, решил он, не останавливаться, пусть ругается. Принял молча и укор в том, что это они, черти, нехристи, немоляхи, накликали голод. Терентий удалялся от двора, и ему становилось все легче, веселее — скоро он будет на поле!
Приехал, огляделся — ни души вокруг.
И от одиночества этого — никто, ни один человек не решился оспорить обычай — сделалось ему жутко. А вдруг и правда без хлеба семью оставит? Да еще после засухи прошлогодней, все запасы подобравшей. Что он тогда отцу, матери скажет?
То был великий риск крестьянина-единоличника, которого кормила вот эта полоска, на которой он сейчас задумал делать то, что никто никогда в многочисленных поколениях мальцевских землепашцев не делал.
Ох, как трудно было решиться на этот шаг, потому что нет ничего труднее, как ломать привычные устои,— это значит против общества пойти, против того общества, в котором живешь и у которого каждый твой шаг на виду, и горе тому, кто обособится, не посчитается с заведенным предками уставом.
На поле он будет один и все восемь пасхальных дней. Нет, он пошел не только против предками заведенного устава, он великий грех на себя принял и грехом этим может беду на всю деревню накликать...
Восемь дней по голубому небу катилось над полем жаркое солнце. Восемь дней веяли сухие ветры, уносившие из земли влагу. Однако в поле все еще никто не выезжал. А когда выехали, то остолбенели: на заборонованных Терентнем полосках густо зеленели сорняки, среди которых главенствовал злейший враг хлебов овсюг-полетай, всегда причинявший большой урон урожаям. Как управиться с ним, мужики не знали. Книга советовала: надо закрыть влагу боронованием и дождаться его прорастания, и тогда перед посевом можно уничтожить сорняк той же лапчатой бороной. Может, и так, да смотреть на поле страшно. Увидел отец — ноги подкосились, сел на межу.
— Что ж ты наделал, сын? Сеять-то как теперь?
— Ничего, отец, посеем,— только и ответил Терентий. Он и сам уже не был так уверен в успехе своего предприятия — очень уж густо вылезли из земли сорняки
