Он принимал эстафету от дедов и прадедов своих.
И деды и прадеды его ворошили землю такой же деревянной бороной и таким же сабаном и шли так же — ступая босыми ногами во влажную прохладу борозды, так же понукали, погоняли худую лошаденку. Начало той борозды, сохой проложенной, не рассмотреть уже за далью времени. В безвестье канули первые оратаи, начинавшие бесконечную, как жизнь, борозду. И те, кто продолжил ее, кто повел ее в степи половецкие, за Оку и Волгу, а потом и за Урал. Их место другие заступали — и опять ложились чьи-то руки на деревянный рогаль. И опять, хотя уже шло второе десятилетие двадцатого столетия, бородатый мужик в холщовой рубахе до колен все так же согбенно плелся за сохой. Таким его и запечатлел художник на обложке сельского календаря. Запечатлел в тот момент, когда босой крестьянин остановился, чтобы самому передохнуть и усталой лошаденке сил набраться, чтобы жеребенок-сосунок мог покормиться — он рядом, ходит неотступно за матерью, в соху впряженной.
По краям обложки художник разместил все орудия крестьянского труда: коса тут и серп, лопата и цеп, деревянные грабли и вилы да деревянная борона. Кажется, сам мужик, задавленный нуждой, приготовил весь свой наличный инвентарь, надеясь одолеть им стихийные силы природы.
Нравились такие картинки Терентию. Нравились красочностью и похожестью своей: он видел вокруг себя такие же перелески, и нивки, и лошадь с жеребенком,— вокруг Лысухи тоже крутился жеребенок.
Поскрипывал сабан, шел, налегая на рогаль и держа вожжи, молодой Терентий — еще мальчишка, пятнадцать исполнилось, на стригунка-жеребчика похож, однако и на мужика, который на картинке нарисован: в таких же холщовых портах и рубахе, крашенных луковой шелухой. Шел, покоряясь сладостному зову земли, сливаясь с живым миром природы. И на душе у него делалось сладостно и томительно то ли от усталости, то ли от любопытства к тому, что он делает,— земельку для семян готовит, чтобы семенам в этой мягкой постельке хорошо было. Пройдет неделя всего, и из земли проклюнутся нежные шильца, зазеленеет поле всходами, потом колос пшеничка выбросит, зацветет, зерно зародится н начнет наливаться. Все эти таинства будут свершаться уже без его, Терентия, усилий, но это он возделал ниву и высеял в пашню зерно. Высеял и спросил отца:
— А почему земля хлеб родит?
— Так ей богом велено,— ответил отец, никогда не задумывавшийся над этим вопросом.
— А почему не всякий год хорошо родит?
