— Что не лежится? — спросила Анна, заподозрив недоброе.
— Это видела? — указал он на книгу, которая лежала на скамье.
Анна побледнела. Со страхом смотрела то на книгу, то на мужа.
— А ну, кликни поганца. Где он?
Ни на дворе, ни за калиткой сына не было. В душе Анна была рада, что не нашла его, и медлила возвращаться в избу: так-то лучше, меньше шуму будет. Но тут Терентий объявился, с сеновала спрыгнул.
— Отец кличет. Книгу на полатях нашел,— сказала она, не зная, как и быть теперь, оборонить как. Потом, решив что-то, посоветовала: — Ты уж за мной иди. Может, двоих-то не тронет.
Трудно им было переступить порог, а надо. Переступили и остановились.
— Зачем книга тут лежала? — сурово спросил отец, однако с места не тронулся.
— Читал... — почти шепотом признался Терентий.
— Твоя?
— Нет, чужая, дали мне...
Отец достал рукой сына, взял за грудки и швырнул на полати.
— Сиди там и никуда не выходи, покуда не вернусь.
Он решил к дедушке Омельяну сходить. Что-то скажет наставник общины?
Дедушка Омельяи полистал книгу, зачем-то похлопал ее ладонью,— Семену показалось, будто побил ее. Значит, греховная.
— Скажи, дедушка Омельян, что с сыном делать? Не уберег я, грамоту он познал.
И сказал белобородый старец:
— Не гневайся на сына, Семен Абрамович. Что сын грамоту познал — не грех. Главное — к чему он ее приложит: к добру или злу. Так что лучше не мешай ему. А чтобы к добру была грамота, надо к делу Тереху приноравливать.
Упал камень с души у Семена.
— И за книгу не брани,— продолжал старец. А раз уж он читать так любит, ты псалтырь ему купи.
— А эту куда ж девать? — спросил Семей, указав на книгу.
— Куда же ее девать — домой снеси. Если не его она, то отдаст, у кого взял. Не годится чужим добром распоряжаться.
Семен, глубоко верующий человек, относился к наставнику, как послушное малое дитя: что сказано, то и делать будет. Хоть и не хотел отдавать сыну книгу— изорвать бы ее в клочья,— однако отдал и велел тут же унести ее из дому, вернуть тому, у кого взял. Хотел пригрозить, чтобы никаких книг в дом больше не носил, но промолчал: хуже будет, если не послушает сын его наказа. А что тот ослушается, в этом он уже и не сомневался. Понял, что не отвадить ему теперь сына от чтения, по глазенкам Терехи догадался — уловил в них не только страх, но и отчаянную жалость, с какой тот смотрел на книгу, оказавшуюся в руках отца.
Приноравливать к крестьянскому делу — значило впрягать в работу. То, что Терентий делал до этих пор, было пусть и не баловством, однако и не обязанностью: при случае коню корм задать или корову на поскотину отогнать, воды из колодца принести или тяпкой на огороде бурьян выполоть. Да и не главная эта работа. Главная — в поле. Бывало, что Терентий охотно и там отцу помогал, однако одно дело помогать, другое — самому с утра до вечера боронить или пахать.
