Для крестьянина поездка в город на базар была событием, о котором думалось загодя, к которому долго готовились все домочадцы, прикидывая, что продать, что купить, да и по какой цене можно продать, по какой купить.
И вот день этот настал. Вернее, сам день был впереди, а настал ранний сумеречный рассвет. В доме все задвигались, засуетились.
На сани положили несколько мешков пшенички — на продажу. Охапку сена, чтобы ехать мягче и теплее, чтобы было чем Лысуху на базаре покормить. Вынесли тулупы, гревшиеся у печи,— не шибко морозно на улице, однако в дороге на санях зябко станет. Все, кажись...
— Н-но-о, Лысуха!.. Поехали!..
Бежит ходко Лысуха, поскрипывают полозья по застывшей дороге, рябой от конского помета. Бежит через заснеженные поля,— привычна ей эта дорога, сколько уж раз за жизнь свою она тащила по ней и сани и телегу. Ни на приречные кусты не косится, ни в лесу, когда лес пошел, не сторожит уши. Привычна дорога и отцу, он, опершись на локоть, подремывает, посапывает в бороду, побеленную от дыхания инеем. Посматривает по сторонам Тереха, на поворотах норовит углядеть, что впереди, не покажется ли город вон за тем лесом. Нет, за березовой светлой рощей, которую в ясную погоду он много раз видел из деревни, опять пошли поля на много верст, а потом снова лес — высокие сосны вершинами к небу.
И вдруг открылся город. Сначала такие же избы, как и деревенские, только друг к дружке потеснее стоят, потом пошли каменные, многооконные, глазастые.
Базар сначала оглушил Тереху. Такого множества подвод, такой людской толчеи он еще никогда не видел. Не слышал и гомона такого, в котором нельзя разобрать ни одного слова.
Отец приторочил Лысуху к коновязи, положил ей сена, велел сыну от саней не отлучаться, топтаться рядом и смотреть за мешками, а сам пошел в эту толчею и надолго исчез в ней: поразузнать надо было, почем пшеничка продается. Вернулся не очень весел.
— Много нынче таких-то, как мы с тобой,— сказал он сыну. — Так что топчись, чтобы не озябнуть.
Однако покупатель нашелся быстро. Перегрузив мешки и пересчитав деньги, отец, помедлив чуть, протянул монету Терехе.
— Сбегай-ка, пряников себе купи. Я тоже пройдусь.
Тереха, пока топтался у саней, успел осмотреться, привыкнуть к месту, где они остановились, приметить его. И все же, отправляясь к указанным отцом рядам, он несколько раз оглянулся — не потеряться бы...
Подошел к ларьку и увидел книжки! Забыв обо всем на свете, Тереха стоял и читал, что написано на них. Продавцу видна была лишь его головенка, торчавшая над прилавком. Однако не на рост он обратил внимание, а на глаза: в них — немой восторг. Поэтому, должно быть, и спросил:
