Однако что же мне было делать? Я не имел права называть кому бы то ни было мой номер. А это послание попало ко мне по ошибке.
Я взял бумагу, вложил её обратно в конверт и спустился в гостиную.
Ребята ещё не разошлись: Ли посапывал прямо на диване, Сора разглядывала дно в чашке с чаем, а Козетта с Куницей о чём-то оживлённо беседовали. Никто и не заметил, что я ушёл и снова появился. Чтобы на меня обратили внимание, мне пришлось кашлянуть.
– Да-да? – официальным тоном осведомилась Козетта, прерываясь на середине длинной реплики, обращённой к Кунице.
– Что ты хотел, Бен? – улыбаясь, спросил её собеседник.
И снова я почувствовал себя глупо, Мартина. Они смотрели на меня так, как взрослые смотрят на ребёнка, который хочет прочитать только что выученный стишок.
– У меня письмо от Создателя, – нарочито сухо откликнулся я. – Я нашёл его в своей спальне, но оно адресовано не мне.
– А кому? – Ли приоткрыл один глаз и насторожился.
– Одному из вас. Тому, кому присвоен номер семь. Я не знаю, кто это, и вы не выдавайте себя, ведь правила…
– Мы помним про правила, – перебил меня Куница. На его лице теперь не было улыбки. Сора побледнела, Ли покраснел, а Козетта завертелась на месте. Каждый из них словно нарочно повёл себя так, будто письмо предназначалось именно ему.
– Ну, чего ты ждёшь? Читай! – потребовала Козетта.
Я вынул бумагу из конверта и прочитал послание. Делая это, я старался не скользить взглядом по лицам слушающих, но всё равно заметил, какими неестественно-расслабленными стали их лица.
– А что это значит? – тихо спросила Сора. – Что именно нужно сделать?
– Думаю, тот, кому письмо адресовано, поймёт, о чём речь, – ответил я, разглядывая свои ботинки.
В комнате повисло неловкое молчание, участвовать в котором мне не хотелось, и я развернулся на каблуках. Пусть они сами разбираются, для кого это письмо, я тут не при чём.
– Бен, подожди, – окликнул меня Куница, – почему ты решил, что письмо попало к тебе по ошибке?
– Потому что у меня другой номер, я думал, это и так понятно, – сказал я, не оборачиваясь. – А теперь извините. Мне хотелось бы побыть одному.
Вернувшись в комнату, я снова лёг. На душе было пусто и как-то пасмурно. Я понимал, что чувствую обиду на этих людей, но не мог точно сформулировать, почему. Никто из них не грубил мне, не задирал меня, не пытался унизить, и всё-таки я не мог вернуть себе душевный покой.
Я, кажется, задремал – во всяком случае, в комнате появились мышиного цвета тени, а контуры мебели стали выглядеть чётче. Неужели стало совсем поздно? По коридору мимо моей спальни прошли двое: я различил мягкие шаги по ковру. Эти двое разговаривали совсем тихо, но стены здесь были как картонные, и мне удалось узнать голос Куницы и понять сказанную им фразу:
