Он объявил себя коммунистом еще в тридцатые, ему тогда не было и двадцати. Тогда еще никто не знал, что творит Сталин на самом деле. Теперь-то легко считать всех наивными глупцами, оболваненными пропагандой. И как можно так ошибаться сейчас — когда по кабельному телевидению все время показывают мир таким, каков он на самом деле?
После смерти отца я еще пять лет занимался наукой, не в силах решиться бросить все это — я попросту не мог придумать, что делать. Мое бегство в Италию было бегством от памяти об отце и от многого другого — теперь я могу в этом признаться. Даже сейчас, когда он мертв, его образ неотступно преследует меня. Бегство было единственным способом освободиться от уготованной мне судьбы — жизни, затраченной на тщетную борьбу и постоянные разочарования.
Мой миланский коллега сказал, что попробует найти мне место лектора, но я уже был сыт по горло наукой. Я снял квартиру в Кремоне (дешевле, чем в Милане, и место более тихое) и начал давать частные уроки английского. Восхитительное чувство свободы — учить тому, что для меня самого было так же просто и привычно, как дышать воздухом. Я устал от борьбы.
Я не рассказывал этого Элеоноре, когда мы с ней познакомились в поезде двадцать лет назад. Я возвращался из короткой поездки в Неаполь и Помпею. По ее мнению, я был эмигрантом-ученым — почему, собственно, я ее и заинтересовал. Наш роман начался на втором занятии. Потом я ездил к ней в Милан каждые выходные — я мог бы приезжать и чаще, но она говорила, что в остальные дни у нее нет времени. Уверен, что на неделе она даже и не вспоминала обо мне. Я подозревал, что она встречается с кем-то еще, но меня это не задевало — наоборот, она казалась мне еще привлекательнее. Если она и обманывала меня с кем-то другим, то и этого другого она обманывала со мной — и я чувствовал себя чуть ли не польщенным. С другой стороны, я был верен ей. И не только ей, но и своему убеждению: то, что я делаю, — это «к лучшему».
Я ездил к ней поездом. Мы были знакомы уже несколько недель — а я все еще читал ту же самую книгу Альфредо Галли, с которой начался наш первый разговор. Я читаю очень медленно и отвлекаюсь слишком часто — так что за время каждой поездки я едва одолевал страницу-другую. Я был один в купе — и тут вошла девушка и села напротив меня.
Эта сцена живо напомнила мне нашу первую встречу с Элеонорой — хотя эта девушка была совершенно другой. Невысокая, похожая на мальчишку. Короткие темные волосы, длинные ресницы, на которых искрился свет. Я то и дело посматривал на нее поверх книги, перечитывая одну и ту же страницу — снова и снова. В конце концов мне показалось, что я как-то уж слишком долго не переворачиваю страницу и не заметить этого невозможно; я с шумом перелистнул несколько страниц — и окончательно потерял нить рассказа, который якобы читал.
