Кальвисий Тулл и не думал уезжать из Рима, хотя после юбилея Клавдия Октавиана уже прошло двадцать дней. Себрий Флакк уехал в Равенну сразу же на третий или четвёртый день — он ещё служил, и его ждали дела. А Кальвисий и его римский друг — вольные птицы, да и жён нет, одни любвеобильные служанки. А сыновья воюют.... Пока Кальвисий находится у друга в Риме, он тем самым отвлекается от мыслей о сыне, отвлекает и друга от дум по-своему... Как они там, на море, что с ними?
Сколько ни беспокойся, сколько ни задавай себе дурацких вопросов, этим им не поможешь, не ободришь, хотя оба бывших сенатора верили в силу внушения на расстоянии.
К вечеру, слегка перегруженные вином, они посетили тепидарий[49], а оттуда — комнату для растирания, называемую ункторием.
После того как бальнеатры — рабы-массажисты — промяли тела бывших сенаторов, головы у них посветлели, ибо кровь веселее побежала по жилам. По приезде домой они сразу пошли не в столовую, а в элеотезий — помещение для умащения, которое Клавдий расположил рядом с лаларием[50].
В элеотезии за тела друзей принялись их любимые служанки; Клавдий предложил Кальвисию целый букет умаслительниц, состоящий из рабынь-нумидиек, но тот отклонил это предложение.
— Нет-нет! Они напоминают мне жирных кур нумидийских.
— Полно врать, Кальвисий... Посмотри, какие гибкие у них тела, словно точёные фигурки из эбенового дерева!.. Хорошо... Тогда над тобой могут похлопотать фригийки.
— Я предпочитаю своих рабынь, — стоял на своём Кальвисий.
Когда они из элеотезия теперь свернули в столовую, то Кальвисий уж который раз восхитился лаларием Клавдия:
— А ведь моих ларов в Равенне приказали выкинуть из дома... И подумать только, кто приказал!.. Ничтожный евнух, бывший александрийский раб... Антоний. Зверь с пустой мошонкой, злой гений, ибо сумел взять Плацидию обеими руками и крутит ею, как хочет... Мне он сказал, чтобы я поклонялся Единому Богу... Во дворце, друг мой Клавдий, все подражают Плацидии, все до одного поменяли веру, которую она восприняла от варвара-мужа... Называются христианами, а ведут себя хуже всяких скотов... Я не хотел говорить тебе, но сейчас... И Себрий Тулл, друг наш, тоже примеривается к новой религии, в последнее время всё меньше и меньше стал доверять ему... Охлаждение моё он почувствовал. Меня и это, кроме судьбы наших сыновей, тоже волнует... Пойдём перед ларом-спасителем затеплим огонёк и помолимся за твоею Евгения и моею Рутилия...
