— Милая, у пиратов у самих есть целый флот, есть и свой друнгарий[19]... В конце концов, как говорится в указе, если пираты не нападут, то мы должны сами напасть на их главную базу в Сардинии и уничтожить.
— Я далека от военного и тем более морского дела, но думаю, что это осуществить будет нелегко... Ясно, что указ составлял Антоний. Тебя, Евгений, он ненавидит, это понятно... Но чем же ему досадил Корнелий Флавий?
— Змей и тут, мне кажется, рассчитывает на какую-то выгоду. Для него будет лучше, если мы от пиратов потерпим поражение...
— Мне призналась Джамна, что она Антония знала ещё до того, как его оскопили. Она состояла у него с двенадцати лет в любовницах. Может быть, Джамна у Антония сумеет что-то выведать?..
— Ульпиан и мне сказал о его прошлой связи с Джамной. Не существует ли между ними, бывшими в любовной связи, некий сговор?
— Не думаю... Я верю служанке. — Молодая Августа, сложив на груди руки и сильно прижав их, вдруг в волнении заходила по комнате. По её лицу, на котором проступали то одни черты, то другие, Евгений понял, что у Гонории сейчас зреет какое-то отчаянное решение. Она внезапно, как и начала, прекратила ходьбу, взяла за руку возлюбленного и крепко сжала её. На лбу и щеках у молодой Августы заалели пятна, и она ошарашила Октавиана неожиданным предложением:
— Милый, здесь я, как в заточении... И ничего мне более не остаётся, как последовать за тобой...
— Но...
— Не перебивай. Выйти замуж за тебя мне никогда не позволят, и ты знаешь сам об этом. Мы завтра же отправляемся к морю, сядем на чёрный корабль, а там подумаем вместе, что делать дальше...
— Не годится твой план, радость моя... Спасибо за любовь и доверие, но при твоём исчезновении придворные и особенно Ульпиан поднимут шум, поймут, с кем и куда ты сбежала, и пошлют наперерез нам один из тех кораблей, что базируются в бухтах, расположенных на всём восточном побережье Италии.
— А что же делать?
— Надо подумать... Если придумаем что-то хорошее, возьмёшь с собой раба-скифа[20] Радогаста и, конечно, Джамну, но пока их ни во что не посвящай.
— Значит, ты одобряешь моё решение уехать из Равенны! — с жаром в голосе воскликнула Гонория.
* * *
Родовой патрицианский дом Октавианов, находившийся на Капитолийском холме в Риме, сверху донизу тонул в венках из мирта и плюща. По колоннам портика рабы развесили гирлянды виноградных листьев, нарядные ковры, а воду в фонтанах подкрасили цветными красками, дорожки в саду усыпали песком, просеянным через сито. Убирали дворец почти неделю ко дню рождения знатного владельца дома, отца Евгения Клавдия, которому завтра исполняется шестьдесят лет.
