Они даже не могли дать точное объяснение источнику беспокойства к своему собственному удовлетворению. Может быть, они просто боялись известности, которую Евгению суждено принести им. Возможно, они уже завидовали ещё неведомым, но неизбежно впечатляющим достижениям сына. Билл имел смутное подозрение, что все усилия каким-то образом выбьют почву из-под важной части того, что он считал человеческим, но он совершенно не знал, как выразить это словами, даже Анжеле. Как он мог признаться, что лично не хотел бы знать, в какой степени гены определяют судьбу человека? Как он мог заявить, что он предпочтет скорее придерживаться удобных мифов, забыв эвфемизмы, что он скорее предпочтет просто ложь, чем когда его ткнут носом в печальную истину, что человека можно изготовить на заказ, как гамбургер?
Кук заверил их, что не нужно беспокоиться о воспитании молодого гения. Он может организовать запись в лучший калифорнийский детский университет для детей нобелевских лауреатов, где среди благородных вундеркиндов, феномен со сторонним генетическим материалом, Евгений мог бы делать стимулирующую мозг детскую гимнастику под звуки Канта, певшего Бетховену, и через подсознание познакомиться с Единой теорией поля во время дневного сна после обеда. Со временем, конечно, он обгонит своих генетически уступающих сверстников и своих блестящих преподавателей, но к тому времени он сможет управлять своим образованием.
Билл обнял Анжелу и поинтересовался, действительно ли Евгений сможет сделать для человечества больше, чем с их миллионами можно было бы достичь непосредственно в Бангладеш, Эфиопии или Элис-Спрингс. Может ли оказаться, что они проведут остаток жизни, удивляясь чудесам, которые Евгений сможет сотворить для нашей искалеченной планеты? Это было бы невыносимо. Они платили налог на надежду.
Анжела начала раздевать Билла, а он ее. Сегодня вечером, как они оба знали, была самая благоприятная точка цикла Анжелы и несмотря на антитела, они не отказались от привычки, приобретенные в те годы, когда они надеялись забеременеть естественным путем.
Воодушевляющая музыка с телевизора остановилась, резко. Сцены с военной техникой пропали. Мальчик с грустными глазами, возможно, лет восьми, появился на экране и сказал тихо:
— Мама, папа. Я должен вам объяснить.
Позади мальчика было только пустое голубое небо. Анджела и Билл уставились на экран в тишине, ожидая напрасно голоса за кадром или названия, чтобы поместить изображение в контекст. Тогда ребёнок посмотрел на Анджелу, и она знала, что он видел ее, и она знала, кем он был. Она схватила за руку Билла и прошептала, ошеломлённая, шокированная и в эйфории:
