Золото и медь. Корона солнечных эльфов | страница 20
измотанные дракой, лежали на земле, с разбитыми носами, сопя от боли,
тошноты и упрямства, и сверлили друг друга бешеными взглядами. В этих
битвах Кравой, пожалуй, научился большему, нежели на всех уроках в
храме Солнца — научился продолжать бороться, даже когда битва уже
проиграна, презирать боль и усталость ради достижения единственной
выбранной цели и не падать духом, сталкиваясь с неудачей. Кто знает,
быть может, именно эти качества позже помогли ему вырвать признание
дневного светила, став старшим в храме Краана… Но даже если это было и
не так, там, в затоптанной ногами пыли, среди града ударов и жестокого
упрямства он приобрел себе друга — лучшего друга, с которым можно, не
раздумывая, отправиться в самое опасное путешествие, и который никогда
не откажет в этой просьбе.
Они стали друзьями на всю жизнь — хотя и продолжали исподволь
соперничать; в будущем зона этого соперничества постоянно расширялась
и росла, как растут размеры и цена игрушек по мере взросления хозяев.
Теперь их волновали уже более весомые вещи — признание своего народа,
высокие должности, восхищение других эльфов; тогда же к этому
соревнованию добавилась еще одна негласная грань — соперничество в
умении привлекать женские взгляды, которое, впрочем, было скорее не
самоцелью, а лишь одним из элементов сложной игры, составляющей
жизнь мужчины, — и, надо сказать, признанного победителя в этом умении
среди них двоих до сих пор не находилось — так же, как и во всем
остальном, ибо их честолюбие было равно в своем упорстве и
неуступчивости.
Правда, на этом сходство и заканчивалось, ибо их характеры различались
разительно. Возможно, они и сошлись именно потому, что были настолько
разными — они словно дополняли друг друга, обладая каждый качествами,
отсутствующими у другого. Так, глубина и сила чувств и мыслей,
свойственная старшему жрецу, с лихвой уравновешивалась той
непринужденной, искрометной легкостью, с которой шагал по жизни его
друг, а цепкая верность Кравоя в том, что касалось любви, разительно
контрастировала с невероятной, почти сверхъестественной влюбчивостью
Коттравоя, разбившего сердца доброй сотне эльф.
В его жизни было две главных страсти — лошади и женщины; и теми и
другими он искренне восхищался, проводя в их обществе большую часть
своего свободного времени, и, что характерно, и те и другие платили ему
полной и безоговорочной взаимностью. Вне работы его можно было часто
увидеть в компании двух, а то и трех эльф — весело смеющимся и несущим