И все бросились из храма навстречу покорёженной машине без стёкол, вихлявшей подбитым колесом. Люди целовали и обнимали приехавших:
— Родные, вы живы! Мы молились за вас!
А те уже входили в храм, плача и целуя иконы. Бывший муж положил земной поклон перед Распятием и сказал:
— Это чудо — мы живы! Батюшка, отслужи благодарственный молебен Спасителю. Будут деньги — отстрою храм.
Так появилась на приходе новая семья, уверовавшая во Христа, по их признанию, за миг до смерти. А дом на Ставрополье, как уточнил старец, благоустраивался, оказывается, для них. И надо быть беженцем, лишившимся не только всех своих сбережений, но и крыши над головой, чтобы понять, что это такое — у тебя есть дом, где в камине весело пылает огонь, а твоим детям приготовлена чистая постель.
***
Настоящей беженкой в этой войне, потерявшей дом и всё до копейки, оказалась, по сути, моя подруга, поселившаяся теперь возле Оптиной пустыни в чужом углу.
— Ну что, теперь в монастырь? — спрашивал её старец. — Все дела уже уладила?
— Батюшка, дочку бы ещё замуж выдать. Вы же сами благословили.
А дело было так. Когда старец благословил мать на монашество, а дочь на замужество, семнадцатилетняя Еленка сказала строго:
— Батюшка, только мне нужен такой муж, как мой папа, чтобы я слушалась его. Обещаете молиться?
— Помолюсь, — улыбнулся старец.
Женихи же попадались до того несерьёзные,
что девица обидчиво говорила старцу:
— Батюшка, вы же обещали молиться.
— Я молюсь, — отвечал старец. — Подрасти сперва.
— Молитесь, молитесь… Может, мало молитесь?
А потом женихов не стало. На отдалённом
сельском приходе, где Елена работала регентом после семинарии, женихи были единственные — пять беззубых дедов. Храм был ветхий, холодный, и единственная печь не согревала его зимой. Но Елена была влюблена в свою работу и рассказывала с упоением:
— Ой, мамуля, какой у меня старичок в хоре — Паваротти! Правда, фальшивит слегка. А бабульки мои! Знаешь, какой у меня скоро будет хор?
Здесь, среди своих любимых бабулек, дедулек и высоких российских снегов, она постепенно смирилась с мыслью, что коротать ей свой век в одиночестве, уговаривая мать:
— Что ты ждёшь моей свадьбы, мама? Уходи в монастырь. Я для себя уже твёрдо решила — лучше состариться старой девой, чем плохую семью заводить.
Подруге уже шили подрясник для пострига, когда произошёл такой разговор.
— Как твои огурцы? — спрашиваю подругу, тоже имевшую свой огород.
— А что, пора сажать?
— Да мы уже первые огурцы едим.
