Но схимник и от шланга увернулся.
— Прихожу и радуюсь — кашу съел, — рассказывал Игорь. — А он, оказывается, втихую кормит этой кашей мышей.
При виде мышей, внаглую поедающих кашу да ещё под присмотром схимника, Игорь вскрикнул по-бабьи и заявил:
— Батюшка, в келье мыши. Я сейчас кошку принесу.
— Зачем кошку? Она их съест, — забеспокоился схимник. — Они уйдут, уйдут, я им скажу.
Мыши, действительно, ушли из кельи, а Игорь решил уйти из монастыря.
Отзывался он теперь о схимнике совсем непочтительно: мол, мышей разводит да от скуки гоняет чертей. Впрочем, о втором занятии «от скуки» Игорь говорил неохотно, но картина была такая. Откроет схимник свою особую тетрадку в розовой обложке, начнёт молиться, и вдруг — шум, визг, что-то страшное. Игорь пугался, а схимник говорил благодушно:
— Ишь, чего захотел окаяшка — живую душу в ад утащить. А душа-то Божия, душа спасётся.
Кончина схимника так поразила Игоря, что он уехал потом на Афон.
Зашёл попрощаться и рассказал — схимник перед смертью попросил омыть его, чтобы не затруднять братию при погребении. Положили его в бане на лавку, и вдруг некая сила с грохотом вышибла лавку из-под батюшки.
А схимник будто ничего не заметил и лежал на воздухе, как на тверди, продолжая молиться.
— Батюшка, — обомлел Игорь, — вы же на воздухе лежите!
— Молчи, молчи, — сказал схимник. — Никому не говори.
Но Игорь, не утерпев, рассказал. Я же выпросила у Игоря ту самую розовую тетрадку, по которой молился схимник.
***
Эта была тетрадка в косую линейку образца тех времён, когда школьники писали ещё чернилами, и требовалось писать красиво. На задней обложке таблица умножения. А в самой тетрадке то Богородичное правило, когда сто пятьдесят раз читают «Богородице, Дево, радуйся», а после каждого десятка идут определённые прошения. Молитвы эти известны и изданы в сборниках.
Но у схимника были свои молитвы, написанные тем дивным старинным монашеским языком, что моя филологическая душа затрепетала от красоты и таинства слов. До сих пор жалею, что не переписала тетрадку, а она ушла потом по рукам. Современный язык беднее и грубее. И как передать тусклым нынешним словом пламенную любовь схимника к Богу и людям? Схима — это молитва за весь мир. А схимник, кажется, воочию видел те бедствия мира, когда кто-то гибнет в пучине порока, кто-то отчаялся в скорбях, а кто-то суёт голову в петлю. Особенно меня поразила молитва схимника о самоубийцах, а точнее о людях, замысливших покончить с собой. Тут схимник плакал и вопиял к Божией Матери, умоляя Её спасти эту драгоценную душу — сокровище сокровищ, и цены ей нет. В тетради была песнь песней о душе человека. Но поэзию не выразишь прозой, а потому приведу свидетельство профессора-нейрохирурга:
