Литературная Газета, 6603 (№ 25/2017) | страница 34



В театре можно, конечно, многое, и эксперимент в нём – благо, ибо заставляет двигаться вперёд. Тем не менее глухота наших режиссёров, в том числе и режиссёров музыкального театра, их невнимание к звучащему, к партитуре, всякий раз поражает до глубины души. Ведь в опере, кроме текста и обнаруживаемых, исходя из вербального, смыслов, есть ещё музыка! Закроешь глаза – в уши тебе льются созвучия невероятной красоты, ясная и бесконечно притягательная музыкальная мысль, облечённая мастерством гения в изумительные формы. Откроешь – на сцене тотальное уродство, глазу зацепиться не за что. Сила контраста? Режиссура и сценография не обязаны быть иллюстративными? Безусловно. Но и отрицающими существо произведения, которое они интерпретируют, они, кажется, тоже быть не должны. И что даёт подобный контраст, будит ли он по-настоящему работу мысли или вызывает лишь чувство брезгливости?

Волюнтаристская режиссура и антиэстетическая сценография напрочь убивают оперу: ведь мы в театре, здесь важен синтез, и восхищаться отдельно качественно звучащим оркестром под водительством габтовского музрука Тугана Сохиева и достойным вокалом преимущественно молодых солистов труппы никак не выходит. Пресловутое единство зримого и слышимого, рождающее подлинную оперу, за которое на бумаге ратуют все, на деле, как выясняется, вовсе не является безусловной благородной целью, и с охотой приносится в жертву эгоистичному самовыражению авторов спектакля.

Александр Матусевич

Непростое полотно судьбы


Непростое полотно судьбы

Книжный ряд / Искусство / Книжный ряд

Теги: «Ночные летописи» Геннадия Доброва


«Ночные летописи» Геннадия Доброва. В двух томах. М.: ИПО «У Никитских ворот», 2016. 500 экз.

Двухтомник народного художника России, члена-корреспондента Российской академии художеств Геннадия Михайловича Доброва (1937–2011) «Ночные летописи». Издание уникальное.

В конце жизни мастер ослеп и оказался в отчаянном положении. Но произошло настоящее чудо – внезапная слепота оказалась дверью в новое предназначение художника. В холодной ледяной мастерской он стал записывать из ночи в ночь на диктофон свои рассказы о жизни – что видел, чему был свидетелем в течение почти полувека. Вдова художника Людмила Доброва уже после ухода Мастера расшифровала эти «Ночные летописи». Они стали настоящим открытием даже для неё, прожившей рядом с художником почти 40 лет – так искренне, мощно и правдиво в них изображено наше бешеное время. Это мог сделать только художник такого масштаба, как Геннадий Добров. Он прорывался туда, куда другие боялись даже смотреть, о чём другие не могли и подумать – к инвалидам Валаама, в госпиталя Афганистана, в заброшенные концлагеря Западной Европы, в послевоенный разрушенный Грозный… Он был абсолютно бесстрашен.