– Никем. – Он скрестил руки на груди и потупил взгляд. – Я стоял на стреме. Должен был высматривать фараонов. Ребята сказали, что к большему я пока не готов.
И это, очевидно, очень его расстроило. Потому что Тому явно хотелось пополнить ряды карманных воришек.
– Твоя сестра сказала мне, что ты работаешь на табачной фабрике.
Юноша не ответил, и Уилл сразу же догадался почему.
– Ты оттуда уволился, так?
– Только Эйве не говорите. – Он подался вперед; в его глазах была мольба. – Она мне голову оторвет.
– И, по-моему, правильно сделает. Почему ты так решительно настроен стать мелким воришкой?
Парнишка уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его. Однако Уилл не отставал:
– Мне ты можешь сказать, Том. Все останется между нами.
– Даже Эйва ничего не узнает?
– Даже Эйва.
Мальчик тяжело вздохнул.
– Эйва долгое время заботилась о нас троих – о моем брате, сестре и обо мне. Она очень много работает. Перевезла нас из дешевой ночлежки в приличную квартирку в Вест-Сайде… – Он сосредоточенно смотрел на подлокотник, ковыряя ногтем царапину на старой древесине. – Я с двенадцати лет работал на табачной фабрике. А до этого была еще одна работа, за которую почти ничего не платили. Мы вчетвером едва сводим концы с концами. Я больше не хочу так жить. Я устал постоянно голодать, устал купаться в одной воде с остальными. Устал резать еду для младшей сестры, потому что сама она этого не может – у нее все пальцы исколоты, ведь она шьет целыми днями.
Уилл никогда не жил в такой бедности, о которой рассказывал мальчик, но, конечно же, видел, как другие борются за существование. Однако Нью-Йорк был городом больших возможностей.
– Для того чтобы улучшить условия жизни, тебе не нужно воровать и подвергаться риску нового ареста.
Том пренебрежительно фыркнул и покачал головой.
– Вариантов не так уж много. Мне почти шестнадцать. Теперь я должен обеспечивать семью. К тому же у Эйвы это получается…
– Что получается у Эйвы?
– Воровство.
Грудь Уиллу сдавила какая-то эмоция, которую он не готов был распознать, – потому что в глубине души подозревал, что это вполне могут быть угрызения совести. Не он ли упрекал Эйву в мошенничестве?
Уилл словно со стороны услышал собственный голос:
– Твоя сестра не ворует. Она выступает на сцене.
– Выступает? Но она ведь не актриса.
– В этом ты ошибаешься. Она играет роль мадам Золикофф, которую очень любит публика. Она никого не грабит, не приставляет пистолет к чужой голове. Люди добровольно отдают ей свои деньги.
