взгляд. Рога и пентаграмма на лбу или груди – они есть, но их не видно. В руках он принёс букетик засушенных надежд или цветов, в которых явно различимы шарики засохшего кошачьего дерьма. У меня от ужаса чуть не разорвалось сердце, я закричала во сне…
А этот намного симпатичнее, чем-то даже неуловимо похож на… меня! О Боже! – на меня?!.
Ужаснувшись, вскрикнув, я проснулась.
Чур, чур меня! Боже, как колотится сердце!.. Так это – сон!
Боже, как тяжело, неприятно, отвратительно! Отвратно, как внезапно наткнуться в зарослях на гору мусора, на остатки костра и пикника, с бутылками, презервативами и фекалиями, или даже на труп животного – всё это будто специально привезено и оставлено людьми «в благодарность природе», это единственное, чем большинство из них может себя увековечить.
Я опять оказываюсь в привычном мире, в линейном времени. И вижу, хоть и довольно слабо в темноте, я примерно то же: полянка в лесу, как из сказки «Двенадцать месяцев», только мерзкая – утоптанный человеческий пятачок под пикник с шиком, врытый стол, лавка, пеньки, растерзанный мусор и… она!..
Я узнала её!
***
Конечно, никакой дурацкой бузины, никакого старого и толстенного древа, никаких «грубых» верёвок и багровых следов плети – всё гораздо прозаичнее… «Отошла от компании…»! Тоже мне история про вампиров! Но главное – она на месте, совсем рядом, в двух шагах, вот она!..
– Оклемалась, б…ь! – грубо бросила из полутьмы она и, помедлив, тихо, немного притворно жалобным тоном прибавила: – Извини, я не хотела… Всё же достало, такая злость… уроды… Давай, развяжи меня.
Не зря мне услужливый Долгов даже фотку нашёл в Интернете и притащил распечатку, хотя и очень мелкую, как из массовки в газете.
Так «…двух девушек…» или «…одной…»?!.
– Ты Эльмира, наркоманка, бывшая подруга… – тут я понимаю, что сегодня произношу эту фразу второй раз…
Выходит, так он нас познакомил.
– А ты – маленькая сучка! – в рассеянном внимании слышится мне что-то вроде этого, как будто она меня тоже узнала. Не исключено, что Долгов (настоящая фамилия которого Шутов – эх, кабы знать сразу!) и ей мой портретик подогнал. Хотя это уж совсем «Санта-Барбара»!
Чуть не главная его черта в том, что он, мой любимый, почти всегда и почти ко всему относится с юмором. Я долго не могла привыкнуть к этому: что чуть не в каждой его фразе есть двойной смысл, подтекст, подвох, игра, проверка собеседника на вшивость. Он даже прямым текстом упрекал меня, что я маловнимательна, инертна. Что ж, теперь я понимаю, что привычка общаться с обычными людьми застила мне взгляд, и что такая проверка вполне оправданна.
