– Оказывается, он коварен, наш домашний лимон. Как обманчива приятная наружность, не этому ли учит нас жизнь, капитан? – Джеймс вполголоса чертыхнулся, снова уколовшись о шип лимона, потер пострадавший палец. Не ответив на улыбку Джеймса, старик испытующе взглянул на него:
– Полагаю, ты будешь откровенен со мной, племянник. Мы нечасто видимся и еще реже нам выпадает шанс поговорить по душам. Итак, неужели забрезжила перспектива узреть тебя остепенившимся? И видеть эту прелестную леди на всех наших семейных праздниках уже в официальном качестве?
– Откуда такие мысли, капитан? – Джеймс сделал попытку незаметно высвободиться, но крепкий старик не отпускал его. – Разве я похож на человека, который изменяет своим привычкам? Эта девушка просто случайная знакомая, которая оставалась в одиночестве в Рождество. А в чем состоит наш христианский долг? Помочь нуждающемуся, сироте, не так ли?
В показном благочестии он прижал к груди сложенные руки, вынудив старого джентльмена отпустить его локоть. И, коротко хохотнув, добавил: "Надеюсь, мне, как доброму самаритянину, за этот поступок будут прощены хотя бы некоторые из моих многочисленных грехов".
Словно не слыша своего кажущегося легкомысленным собеседника, капитан прошел вглубь веранды, задержался около укрепленного на подставке массивного камня, шоколадная пористая поверхность которого походила на огромный разрушенный муравейник, провел по нему рукой. Закинув голову, долго вглядывался в темноту. Поблескивающая промытыми к Рождеству стеклами веранда замерла в безветренной, тихой и холодной декабрьской ночи.
Род Огливи развернулся лицом к молодому человеку и, опершись на спинку стула, произнес: «Боюсь, что то, что я скажу сейчас, покажется тебе банальностью, которая рано или поздно звучит из уст уже далеко отъехавшего от ярмарки человека. Нет, пожалуйста, не умножай мою банальность твоею – не надо говорить о том, что я бодр, прекрасно выгляжу и мне не стоит даже допускать всякие глупые мысли. – Старик пренебрежительно отмахнулся и, выждав минуту, продолжил.
– Так получилось, что у меня нет своих детей, и кроме тебя, единственного сына моего дорогого покойного брата, уже никто не носит нашу фамилию. Не побоюсь сказать, что это достойная фамилия. У нас в роду были разные люди, но никто не опозорил наше имя, передавая его следующему поколению. Как бы сентиментально это не звучало, я все-таки скажу, что не хотел бы умереть, не увидев наследников. Ими будут твои дети, Джеймс. С тобой пришла замечательная девушка, и мне кажется, что ваши отношения серьезнее, чем это пытается представить Камилла. Поэтому я позволил себе начать такой разговор и задать тебе такие вопросы, хотя вполне понимаю твое нежелание говорить на эту тему. Он откашлялся и посмотрел племяннику прямо в глаза. Служивший ему опорой стул, на ножки которого были наклеены фетровые набойки, неслышно сдвинулся в сторону.
