Музыка жизни | страница 40



Музыка грозы

Гроза грозила, падала с небес

потоком ливня, ярыми громами.

Как будто небо вновь попутал бес,

решивший поквитаться нынче с нами.


Дрожали ветви, вымер птичий гам,

глотали лужи капли, звуки, струи,

и ветер хоронился по углам,

и рвал деревьев вымокшие сбруи.


Звучал Бетховен в зычных проводах,

и Гендель был похож на Гарибальди,

и, даже эхо повергая в прах,

над миром плыл великий шторм Вивальди.

«Открыла сада нотную тетрадь…»

Открыла сада нотную тетрадь —

бекары слив и персиков диезы,

душистые и сочные на срезе,

восьмушки вишен – просто не собрать!


Скрипичный ключ изогнутой лозы

в залитых солнцем гроздьях винограда.

Я их ноктюрну буду очень рада

и паузе парящей стрекозы.


И груш бемоль, и яблока пиано

слагаются в мазурку и кадриль,

и абрикос нежнейшее сопрано,

и ветер с клавиш смахивает пыль.

«Его душа над праздностью парит…»

В. Р.

Его душа над праздностью парит,

и взгляд его отнюдь не равнодушный,

и каждый вечер музыку творит

смычок послушный.

У неё была правда

(Марине Цветаевой)


Предзакатный прибой

…Мне имя – Марина,

я бренная пена морская…

…Сквозь каждое сердце,

сквозь каждые сети

пробьётся моё своеволье…

М. Цветаева

Люблю наблюдать предзакатный прибой

сквозь легкое марево зонта,

когда облака бесшабашной гурьбой

плывут за черту горизонта.


А краны в порту – словно стадо жираф,

изящно изогнуты шеи.

И катер танцует на пенных волнах,

как ветреный пращур Психеи.


Морская ракушка на глади песка

блестит перламутровым боком —

ей хочется в воду, заела тоска

по древним глубинным истокам.


И парус на рейде, и дымка вдали,

и воздух солёный и чистый,

и чайки ныряют в прибрежной мели —

ну, словом, шедевр мариниста.


Пусть шелест маслины, ласкающий слух,

твердит мне про жизнь без изъяна, —

а мне своевольный цветаевский дух

дороже. Мне имя – Татьяна.

Марина Цветаева

Твоя жизнь была «на высокий лад»,

равнодушная к чванному зрителю.

Твоя жизнь плела беспредельный ад,

как стихи в ночи по наитию.


Ты носила в себе глубоко в груди

Пастернака, Бернар, Аксакова.

Понимая, подделок хоть пруд пруди,

выбирала лишь сердцем – знаковое.


Одиночество – самый бесценный друг,

оберег от дурного глаза.

Открывала тетрадь ты, и как-то вдруг

появлялись за фразой фраза.


«Жизнь – вокзал» говорила и потому

не держала её, бренную.

И стихов изящную бахрому

поглощала волна пенная.


Но живёт среди нас своеволья дух,

словно лебедь, алкающий сушу.

Я тихонько читаю молитву вслух

за твою мятежную душу.

«Взгляд. Во взгляде – сердца боль…»

Но есть ещё услада:

Я жду того, кто первый

Поймёт меня, как надо —