включу поярче свет.
Спокойный, ровный бой часов —
безмолвию ответ.
Потёртый старенький альбом
и ваза на столе.
Остыл отеческий мой дом,
как воздух в сентябре.
И на изящный вензель роз
я брошу грусти горсть
и отменю апофеоз —
я здесь сегодня гость.
Стёрты лица, и даты,
и дороги изгиб.
Время, стой, ну куда ты?
Ведь не видно ни зги,
и совсем непонятно,
что там ждёт впереди.
И чтоб всё, как когда-то,
не надейся, не жди!
И ничем не измерить
нам отсчитанный срок.
Остаётся лишь верить
в случай, фатум и рок.
Зачем так быстро время мимо нас?
Зачем весна, а сил уже так мало?
Опустит ночь суровое забрало,
и месяц повернётся вдруг анфас.
И кольца лет нанижет на судьбу
шальное время, алчущее горя.
Мы в мирозданьи растворимся вскоре.
Настрой же, время, вечности трубу.
«Как древней Весты заклинанья…»
Как древней Весты заклинанья,
как милость фавна, как елей,
звучат подсолнухов признанья
и шелест вызревших полей.
И как непрошеный глашатай —
горластый ворон на стерне
глядит коварно, воровато
на отблеск солнца в вышине.
И звучная его рулада —
как незатейливый рефрен,
как неуместная бравада,
как ужас, что пророчит тлен.
«Перечитать все жизненные строки…»
Перечитать все жизненные строки,
перелистать апрели, сентябри,
пересчитать, переиначить сроки
ухода в вечность. В отблесках зари
уверовать, что всё ещё возможно.
Дышать, любить, надеждою гореть.
И вдруг понять: всё – призрачно, всё– ложно,
и всё равно придётся умереть.
Искупление грехов, искупление.
Искупаем зло своё с исступлением.
Смотрит Бог с высот на нас с милосердием.
Видит, каемся пред Ним мы с усердием.
Яро молимся в пылу покаяния,
ждём за это от Христа подаяния.
Долго плачем у икон, безутешные,
отгоняем от себя мысли грешные.
И выходим из церквей с облегчением,
и опять идём грешить с исступлением.
Не подвластны нам страдания вечные,
эти адовы круги бесконечные.
Клото́ прядёт и жизни предрекает,
на нить судьбы нанизывает вехи,
но Лехесис наш путь определяет,
и Атропос смыкает наши веки.
«Какое яблоко! Оно дурманит взор…»
Какое яблоко! Оно дурманит взор
и манит сочностью душистой середины.
А косточек внутри загадочный узор —
орнамент дивной солнечной долины.
Там яблоня безудержно цвела
и плодоносила осеннею порою.
У веточек – размашистость крыла.
И тонкий ствол. И хороша собою.
Россия это или же Афган,
в том яблоня различия не знала.
Зелёный летний яркий сарафан
на паранджу осеннюю меняла.
Она любила здешние края
и долгою военною порою
смотрела грустно, страха не тая,
