– Маэстро, я – Солист. Нахожусь в заданной точке. Радиоконтакт отсутствует. Пока все чисто. Как у тебя?
– Солист, я – Маэстро, продолжаю преследование. Странно все это. Никогда не видел, чтобы в такой близи их цели ныряли за горизонт.
– Первый, докладываю – сектор пуст. Нарушителей не наблюдаю ни на радаре, ни визуально. Прошу разрешения идти на поддержку Маэстро.
– Солист, Солист, я – Первый, категорически…
В эфире настала тишина, которую опытные истребители называют черной. Исчезают все звуки, даже крошечная пыль помех, что создает фон в наушниках. Черная тишина – скверный признак. Она – предвестник. Гораздо более точный и неумолимый. Вслед за черной тишиной приходит враг. Тот самый, из-за которого пишутся приказы – «наградить (посмертно)», а на материк отправляются письма от имени командира части: «С прискорбием сообщаю…»
«Да что со мной такое?! – захотелось крикнуть в плотную подушку кислородной маски. – Что за мысли?! Где смелость?! Где азарт?!»
Но по ту сторону трусливых мыслишек и неминуемой гибели кто-то холодный и расчетливый фиксировал признаки резкого усиления некрополя. Лучший датчик близкого прорыва – сам пилот. Его физиология. Именно поэтому в РИЦе на главный планшет, на котором солдатики стеклографами наносят траекторию полета, выводятся биение сердца пилота, давление, частота дыхания, электрохимическое сопротивление кожи, а проще – интенсивность потоотделения.
– Первый, Первый… – зашептала непослушными губами Зоя. – Маэстро, Маэстро… – словно просила помощи, а синева неба приобрела гангренозный оттенок, набухла омерзительным нарывом, зачернела и лопнула так, что брызги полетели в стороны, на самом деле – микросингулярности, где поле коммунизма и некрополе скрутились в тугую и неразделимую спираль пустоты.
Из этой дыры в небе полез он.
Собственной персоной.
В окружении плотного венца пульсирующих щупалец, на чьих кончиках – огромные глаза, даже не глаза, а буркала, от одного вида которых леденеют внутренности, руки безвольно соскальзывают со штурвала и хочется завопить от невыносимого ужаса.
Зоя вбила кулаком кнопку реверса, истребитель рванул назад из почти готовой поглотить его гниющей мерзости, одновременно уступая дорогу врагу.
Враг не отрывался. Тяжело перевалился с боку на бок. Качнул крыльями. Легко набрал скорость, извернулся и исчез.
Зоя посмотрела наверх. Так и есть. Сквозь блистер видно, как враг висит над ней, сравняв скорости, отчего казался неподвижным, если бы не вращение с бешеной скоростью лопастей в турбинах. Ржавое брюхо, будто склепанное из разнородных бронированных листов – не истребитель, а древний броненосец, злым чудом вознесенный в небеса. Нелепые выступы, заусенцы, вмятины – прямой вызов законам аэродинамики, которым нужно подчиняться в поле коммунизма, но там, за горизонтом, они необязательны. Чернеющие отверстия выхлопов, откуда сочится вязкая гадость, похожая на кровь. Толстые крылья, которые только и могут выдержать бронированные обрубки генераторов некрополя и гроздья пушек.
