А еще то, что нигде более не было таких вольных людей, похожих на Чаяну – ни в полуденной, ни в полунощной стороне, ни за морями, ни за горами.
И думалось государю, что Скуфь, добравшись до Рапеи, стала сватать невест, но Владыка этой страны, а может быть, и Владычица, замыслили убедиться, суще ли Сарское государство, какие ныне там нравы. И послал их царь под личиной конокрадов ватагу своих лазутчиков, среди коих были и девы. Одну из них, а может, и впрямь жрицу пьющих солнце, и узрел однажды Ураган, проснувшись на берегу реки. Посмотрела Чаяна на сарского государя, и поскольку пришелся он ей по нраву, то ватага эта отправилась назад, в свою землю, дабы сказать добро сватам.
Отчего-то ведь прекратилось конокрадство по всем кочевым путям в единый день!
Но если это рапеи, блюдущие законы совести и целомудрия, то почему они обнажаются, дабы смутить пастухов и стражу? Ведь им должно быть стыдно показывать свою наготу! Или все же лгут лукавые парфяне и порочат чужеземных конокрадов, дабы самим оправдаться и подчеркнуть свое целомудрие?
Если это были лазутчики пьющих солнце, то ждать Скуфь осталось недолго. И опаздывает она потому, что не скачет во весь опор, меняя лошадей на подводных, а идет с великим обозом, в коем едут беловолосые рапейки.
А добро бы было сотворить вено, как в стародавние времена, на кочевом пути и зачать наследника не в дворцовых палатах, а под ясным солнечным небом, среди буйных степных трав в истоке Денницы, на берегу которой Урагану встретилась Чаяна...
Едва кочевье остановилось на последней стоянке, развернув дышла и оглобли в обратную, полуденную сторону, как однажды среди ночи явился брат Кочень. Причем тайно, ибо оставил коня где-то за табором и пешим пришел к веже Урагана.
С той поры, когда его пытали беззаконные и заклеймили чело, брат все стал совершать в великой тайне, даже то, что скрывать не следовало.
Государь встревожился, не зная, что заставило наместника стольного града скакать день и ночь, меняя лошадей, в течение шести дней – на таком расстоянии ныне был кочевой стан от Казара. Изнемогший от дороги брат лишь выпил кубок хмельной суры и в тот же час повалился спать, не обронив ни слова, и это немного успокоило: если б что-то случилось, поведал бы сразу.
Восстав же ото сна, Кочень потянулся и сказал:
– Далеко ты ныне откочевал! Когда же в теплую степь пойдешь?
– Дождусь птицу Сирин и пойду, – осторожно проговорил Ураган. – А что ты приехал?
