На улице, как я и предполагала, темнотища. Таких чудаков, как мы с Василием, немного, но попадаются.
Рассвело. Голубое небо и голубой снег. Много неба и снега!..
И забор, и калитку дачного домика Нефедовых занесло, не видно из-под сугробов. Василий пробирается к крыльцу, вытягивает за черенок предусмотрительно оставленную еще с осени лопату, с криком «эхма!» вонзает ее в плотный наст. Во все стороны летят комья снега, снежная пыль. Ярко светит солнце, но теплее от этого не становится. Мы с Маринкой притопываем на месте, стараясь сохранить бодрый вид. Люська бросает на нас сочувственный взгляд и подгоняет супруга.
Когда раскопки благополучно завершаются и мы попадаем внутрь, Маринка разочарованно тянет:
— Здесь еще холоднее, чем на улице, там хоть солнышко.
— Девочки! Пока он тут печку топит, пошли кататься! — с энтузиазмом предлагает Люська.
Секунду раздумываю, где лучше мерзнуть — в домике или на природе, и выбираю небо и снег. Маринка вздыхает и тоже берется за лыжи.
...Люська торит лыжню. Мы плетемся следом. Сделав кружок вокруг рощицы, прибавляем темп, чтобы поскорее попасть туда, где по нашим расчетам уже должно быть тепло.
Люське с мужем повезло. Хозяйственный он, В этом еще раз убеждаемся, войдя в домик. Чугунная печь пышет жаром; на столе дымится картошка, поблескивают маленькие упругие огурчики, стыдливо краснеют, пряча лопнувшую кожицу, маринованные помидоры, матово лоснятся тонко нарезанные ломтики сала, покрытые бисеринками испарины, почти прозрачные полоски сыра соседствуют с селедкой, изо рта которой торчат перышки зеленого лука.
Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят!
С пафосом продекламировав эти строчки, Василий широким жестом приглашает к столу.
Пообедав, мы с Маринкой забираемся с ногами на диван, обитый морщинистым от старости дерматином, и в полудреме слушаем, как Василий монотонно читает стихи, теперь уже собственного сочинения, под аккомпанемент перемываемой Люськой посуды.
9.
Вагон электрички полон. Полусвободны только две скамьи: одна — на которой сидит здоровенный парень с магнитофоном, включенным на полную громкость; другая — на которой лежат его ноги в унтах. Василий решительно направляется к меломану, окликает. Но тот не слышит. «По ниточке, по виточке ходить я не желаю…» — рвется из динамика протестующий голос певицы.
— Молодой человек, сделай потише и убери ноги,— перекрывая несущуюся музыку, басит Василий.
Парень неторопливо поворачивает голову, и я узнаю кудрявого Бабарыкина. Он меряет Нефедьева взглядом, лениво произносит:
