* * *
— Джой, ко мне! Иди сюда, малыш! — хлопаю ладонью по бедру, подзывая друга. Тот радостным галопом летит навстречу, подскакивает, вертит хвостом, преданно заглядывает в глаза.
— Гулять, Джой. Гулять, неси поводок, — рыжей молнией метнувшись из комнаты, через несколько секунд пес возвращается с поводком в зубах.
Выходим на крыльцо. Утреннее солнце слепит, новенький, с иголочки, деревянный домик дышит свежим распилом и сосновой смолой. С озерца, которое начинается чуть ли не в шаге от калитки, тянет туманной прохладой.
Оглядываюсь на дом. Эх! До чего же он у меня хорош! Именно такой, о каком я всегда и мечтал — двухэтажный, с большими окнами, сейчас широко распахнутыми, с небольшой открытой террасой.
— Хороший у нас домик, да, Джой? Дааа, тебе тоже нравится, мой мальчик? — ласкаю крутящуюся под ногами и отчаянно виляющую хвостом собаку. — А эти, деревенские, такие глупые, настроили каких-то черных хибар. Ну что, пойдем, мой друг, навестим их?
Спускаясь с высокого холма, смотрю в сторону расположившейся у подножья деревеньки. С десяток покосившихся, черных от времени домишек, огороды с вечной репой и брюквой, кривенькие частоколы.
Что-то сегодня тут тихо, даже гуси не гогочут, как обычно в это время. Нет никого… А, хотя, вон же, у своего дома, спиной ко мне стоит старый Джон.
— Эгегей, есть кто дома то? Джон, Мари? Это я, ваш сосед.
Странно, старик не оборачивается на мой голос. Совсем что ли оглох? Решительно отворяю калитку, подхожу ближе. И вдруг замираю, скованный ужасом. Старый Джон стоит не просто так, а наполовину висит, наколовшись, как жук на булавку, на собственные вилы, забитые черенком в стену деревянного дома.
Отшатываюсь на несколько шагов назад, мгновенно покрываясь липким потом, сердце камнем падает куда-то в желудок. В один прыжок, преодолев чуть не полдвора, взлетаю на крыльцо и принимаюсь колотить в дверь. Та, протестующе скрипнув, медленно отворяется.
— Мари? Ты тут? — опасливо заглядываю внутрь. Тишина. Женщина молча сидит за столом, спиной, в тесной и темной кухоньке. Руки на столешнице, голова склонена, похоже, что она просто спит. Уже предчувствуя недоброе, окликаю ее еще раз — ответа, по-прежнему, нет. Отчаявшись, трясу за плечо. Голова Мари падает на бок, и я вижу страшную деталь, ранее мной не замеченную — широкий разрез под подбородком, через все горло, от уха до уха. Кровь, темной, глянцевой пленкой покрывавшая весь стол, потревоженная этим движением, начинает капать на пол. Кап, кап, кап…
