— Пошто вернулся, забыл чего? — спросил тот, сердито глядя на Бориску сверху вниз. — У нас так не принято, не простившись-то убегать.
Бориска поднялся на ноги, стирая с порток липкую глину, сказал:
— Ты уж прости, Иванко. Дух в вашей заборнице больно тяжелый, так что я тут недалече в сарае ночевал.
— В сарае… — озадаченно протянул Попов и взялся за бороду. — Стало быть, не уходил ты с ними.
— С кем? — почуял неладное Бориска.
Кормщика вдруг разобрал смех.
— Ну и Неронов! Ну и протоплут! О-ха-ха!
— Ты что священника бесчестишь, стрелец!
Вытирая согнутым пальцем слезы, Попов проговорил:
— Нет же, ты смекни: напугался протопоп вчерашних дедовых россказней, да и дал тягу, ажно про тебя забыл.
— Так он ушел… — растерялся Бориска. — А чернецы, дети его духовные, они — тоже?
— Где им быть! Следом за пастырем утекли. Я-то, дуралей, надеялся помогут монахи бочечки наверх покатать. Ан спасиба не услышал. Утекли, как тати ночные, тихой сапою.
Бориска вспомнил слова братухи Корнея: «Покинь его, обманешься». Теперь самого покинули. В незнакомой стороне. Уж если такой человек, как Неронов, слово свое порушил, то, верно, правду говорил Корней о святых отцах…
— Вижу я, деваться тебе некуда, — говорил тем временем Попов, — а что с тобой делать, ума не приложу.
Бориске было нечего сказать. Все рухнуло — дорога дальняя, грамота… Куда податься? В обрат на Соловки, к Корнею? Стыдно. Брата не послушал, утеклецу доверился. Как в глаза Корнею смотреть?..
— Ты хоть работу каку знаешь? — пытал Бориску кормщик.
— На промысле бывал, суда строить приходилось.
— Та-ак! То-то занесло тебя в сарай Дементия Денисова. Он судовой мастер знатной, многому научить может, ежели, конечно, башка твоя не пустая. Тупоголовых-то Дементий на первой же неделе выгоняет. Хошь, упрошу его попытать тебя в подмастерьях? Все ж в кумовьях мы.
Бориска пожал плечами.
— Давай. Я согласный. Пущай пытает мастер.
Лодейный мастер Дементий Денисов был угрюм и молчалив. Со спины был он похож на медведя, вставшего на задние лапы, а с переду — чисто леший. Бородища топорщится, нос торчит, будто корга[62] у лодьи, зеленые глазки зорко следят за каждым взмахом Борискиного потёса[63].
В тот же день мастер отвез парня на лодке через реку на другой берег, лесистый и пустынный, показал ему сруб малый, похожий на баню, и буркнул, что тут и жилье, а коли поесть придет охота, то брашно в погребе за срубом. В избушке было махонькое оконце, затянутое бычьим пузырем, через которое проникал мутный свет, вдоль стен — нары. Сруб топился по-черному. Кругом копоть, сажа лохмотьями висит. В красном углу — образ с темным ликом, невесть чей. Сенцы были завалены всяким инструментом, там стояли бочонки с олифой, с морилкой, из некоторых несло прогорклым тюленьим салом. К избушке примыкал навес с дощатыми стенками, под ним хранились тёс для килевых балок и кокоры
