— Верно! — подал голос рыжебородый мужик из окна. — Я зрел — Васька всему завод.
— Да ты что, Сидор! — заорал служка. — Ить он меня изувечил!
— А не лезь, — проговорил рыжебородый, — сказывал тебе земляк, не вяжись. Дернул тя нечистый.
В толпе засмеялись, кто-то выкрикнул:
— Сидор Хломыга не солжет.
— А парень-то, видать, не промах!
— Ядреной. Экого ведмедя уложил…
Бориска стоял, опустив руки, исподлобья оглядывая окружавших его людей, и был готов драться с любым — страха не было. Однако никто бить его не собирался. Один Васька горячился, тряс кулаком, но не совался близко.
— Будет тебе! — прикрикнул на него Самко, шагнул к Бориске, протянул широкую ладонь. — Давай замиримся, паря. Меня ведь еще никто не бивал.
— А давай! — согласился Бориска.
— Нутро у меня едва не отшиб, словно лошадь по спине лягнула.
— Что стряслось? — раздался, перекрывая гул толпы, знакомый голос.
Расталкивая любопытных, вперед выступил тот самый монах, которого он искал, — Корней, но теперь-то Бориска точно видел — перед ним Корнилка, братуха старшой.
— Что привязались к слуге Ивана Неронова? — спросил тот, заложив кисти рук за пояс и обводя толпу темным взором.
— Вона как оно обернулось…
— Слуга отца Иоанна парень-то! Ну, Васька, осрамился ты…
Народ расходился — глядеть больше не на что. Опустели подоконники в чоботной палате. Бориска широко улыбнулся монаху, но Корней строго смотрел на него. «Что с ним, — подумал парень, — никак не узнает».
— Отец Иоанн скоро службу кончит, — сказал чернец, — будешь его выхода ждать?
Бориска, не отводя глаз от Корнея, кивнул головой, перебросил через плечо тулупчик.
— Куда идти-то?
— Пойдем к паперти Спасо-Преображенского. Почто дрался?
Бориска нехотя ответил:
— Да так… Зазря.
Они направились к собору.
— Как звать-то тебя? — крикнул вслед Самко.
Помор обернулся, взмахнул рукой.
— Бориской!
Чернец шагал молча, о чем-то задумавшись.
— Здорово, братуха, — несмело произнес Бориска, — вот уж не чаял тебя встретить.
Чернец искоса глянул на парня:
— Ныне мое имя — Корней. Запомни. — Он помолчал и добавил: — Может, ко мне зайдем, там и покалякаем… А дрался ты и в самом деле зря. Наперед пасись[34], рукам воли не давай, не то мигом в холодной очутишься.
Бориска усмехнулся:
— Я уж про те холодные ведаю. Ненароком со старцем Елизарием через стену словами перекинулся. Плакался Елизарий, что по прихоти настоятеля в цепи посажен. Верно ли, Корней?
— Милые бранятся — только тешатся, — пробормотал чернец, и лицо его стало злым. — Отец с матерью как там?
