Тут уж поневоле пошли шагом. Глаза у Подковы лихорадочно блестели. У него поднялся жар. Рана, по-видимому, воспалилась. «Гноится рана», — с великим страхам думал дед Петря, самый старый из спутников Никоарэ Подковы.
— А не остановиться ли? Не перевязать ли нам рану твою, государь?
— Не останавливаться и не перевязывать, — пробормотал Подкова.
Старый Петря Гынж думал: «Как это возможно, чтобы муж, столько раз бывавший в сражениях, семижды раненый, так ослабел? Верно говорилось в старину: «Человек крепок, как железо, и хрупок, как яйцо».
Дед Петря ехал верхом рядом с Подковой и неустанно следил за ним краешком глаза. Он теребил свой длинный ус, вытягивая его до самого уха и все прикидывал, сколько Никоарэ еще может выдержать: «И подумать только, чтобы муж сей ломал подковы руками…»
— Да, бывало дело, — усмехнулся Никоарэ, поворотившись к старику. Сам с собой разговариваешь, дед Петря?
— Прощения прошу, государь. Я и не заметил, что вслух говорю.
— Я таков, как ты сказал, дед Петря: ломаю подковы, да только двумя руками. Одной не умею.
— Радуюсь шутке твоей, государь. Раз ты шутишь, стало быть, все будет хорошо. А тут еще и солнце сверкает и запах сладкий несет нам ветер с берега Молдовы. Настала пора цветения донника.
Кроме деда Петри и меньшего брата, Александру, ехавшего по левую сторону от Подковы, сопровождало его еще пятеро всадников. Все двигались тихим шагом. Впереди в качестве проводника ехал Алекса Тотырнак, зоркий и проворный муж — товарищи прозвали его Лисой.
Четверо следовали парами позади Никоарэ: Георге Стынчагу и Штефан, сын Марии, — крестовые братья из Сорокского края — и два усача — Тоадер Урсу и Крэчун Харбуз; все отдавали предпочтение легкому оружию, а они не разлучались с палицами, висевшими у седла.
По одежде никто не признал бы в путниках чужаков. Для затеянной охоты вступили они в Молдову, нарядившись не то купцами, не то зажиточными рэзешами. Только шпоры выдавали их, но в те времена шпоры носил всякий верховой. Помимо шпор, нужна была и сабля, дабы не посмели задеть всадников иные глядящие исподлобья молодцы. А длинные и острые кинжалы спрятаны были под суконными кафтанами. Лишь один Никоарэ, как и подобает господину, был обут в легкие сафьяновые сапожки до колен; прочие носили простые сапоги. На всех были шапки из крымских смушек, без султана, без перьев. Искусные собрались охотники, однако возвращались они обманутые в своих надеждах.
Дед Петря, старший среди них, и то не отпускал бороды, брился обрезком косы, чтоб не уступать молодым. Так щеголяли тогда почтенные мужи Молдовы. Поубавилось в ту пору мужское племя от непрестанных войн.
