Филипп вскакивает с постели, подходит к окну.
— С голоду помру, — произносит он, стоя спиной к секретарю, — но в Ушаве ноги моей не будет!
— Подумай. Советуем для твоего же блага.
— Для моего-о-о?!
— Для того, чтобы авторитет твой не уронить. И, естественно, авторитет бай Тишо, который тебя назначил.
Партсекретарь уходит, но Филипп долго еще стоит у окна. Приоткрытая занавеска дает возможность увидеть крохотный отрезок улицы да часть стрехи соседского дома…
Мысленно Филипп возвращается к тому ненастному зимнему дню, когда бай Тишо представил его жителям Ушавы и укатил, а они с бригадиром зашагали по темной, в рытвинах дороге.
— Комнаты у меня — хоть на коне скачи, — говорил будущий хозяин, бай Костадин. — Понравится тебе — живи, нет — поищем еще где-нибудь. Квартир здесь сколько душе угодно, дома большие, а народу мало. Ну, по сравнению с другими горными селами наше еще хоть куда, населенное. Из-за климата или, скорей всего, из-за минеральной воды. Да и мраморный карьер поблизости. А иначе бы и Ушава опустела, как и другие села. У нас только трое или четверо уехали, но придет весна — выползут из ущелья на такси, то крышу подправить, то оградку, огороды вскопать, колодцы почистить. На лето сюда приедем, говорят. Дачники.
Они поужинали. Бригадир поспешил раскрыть свою знаменитую записную книжку. Полистав, сказал: «Ага, вот оно!» — и принялся пытать Филиппа бесконечными своими вопросами. Экзамен устроил. Филипп, весь в поту, стискивал зубы, терпел, отвечал запинаясь.
На помощь пришла хозяйка, жена бай Костадина:
— Косте, и завтра день будет! Успеешь, поспрашиваешь еще парня.
Хозяин принял критику во внимание — незаметно, непринужденно стал рассказывать о том, как бай Тишо его «начальником сделал».
— Я его первый поддержал, когда задумал он виноградарство возродить у нас в ущелье. Я за него горой встал! — говорил бригадир, слегка захмелев от сытной еды и крепкого питья. — Зато и бай Тишо обо мне не забыл — бригадиром поставил, понял?
— Косте, ложился бы ты! А для тебя, парень, я там постелила, — суетилась хозяйка.
В комнате, которую ему отвели, пахло тимьяном, и Филипп с радостью вдохнул этот с детства знакомый запах. Вдруг стало страшно, что от сладкого этого тимьянного запаха можно задохнуться, и он слегка приоткрыл окно. В узкую щелку, как кнут, вонзился свист падающей с высоты реки, и сквозь голые ветви деревьев сверкнуло белое, расчесанное камнями водяное руно.
На третий день Филипп не столько понял, сколько почувствовал, что приезд сюда был ошибкой. Возвращаться неудобно. Больше всего из-за бай Тишо. Можно было, конечно, хитрить — он слыхал, другие так делали. Можно было. Можно было предоставить все делать бригадирам, в первую очередь бай Костадину. А самому вертеться возле для порядка да отвечать на его вопросы, почитывая тем временем кое-что по новой специальности. Можно было, но он не захотел. Жизнь его должна быть полноценной, не желал ее поганить бесконечным враньем. Он был нерешительным и всегда сомневался в себе, но ложь ему претила: за ней ведь все равно не спрячешься.
