Доверие к миру пошатнулось. Даже учитель, неспособный лгать, столько лет обводил Нико вокруг пальца. И для чего он всё так усложнил? Как посмел играть и вертеть учеником, словно ручным бельчонком?
В первый день было много ярости. Юноша переворачивал подносы и табуреты, разбивал вазы и статуэтки, выкрикивал проклятия всем и вся, пока не сорвал голос. Когда злость иссякла, её место заняла тупая боль, затем пришла пустота. Нико сделался отрешённым и потерянным. Он почти не ел, отказывался от прогулок. Мать стенала и молила супруга повлиять на сына, но Седьмой велел оставить его в покое.
Бездействуя, юноша невольно загнал себя в капкан мыслей. Он сжёг загадку Такалама, но прежде мельком прочёл её. Символы и рисунки то и дело вставали перед глазами. Нико обрывал нити размышлений, но всякий раз возвращался к ребусу.
Уходи, не сжигая мосты.
Вновь пристанешь к родному причалу,
И конец обратится в начало,
Только ты уже будешь не ты.
Четверостишье нашлось в Срединной поэме — самой древней рукописи материка Террай. У оригинала наверняка было другое название, но в истории сохранилась лишь условная середина. Неизвестно, какую часть она занимала, и где располагалась: ближе к началу или концу. Незавершённость дала многим поколениям сочинителей простор для выдумки. Благодаря им поэма пережила сотни воплощений, но её стержень остался неизменным.
— Что бы это могло значить? — прошептал Нико. — Там было двойное кольцо. Первое значение стиха прямое, а второе… Мост или причал? Или часть моста, близкая к причалу? Мерзкий старик, ты уже начал играть со мной!
Нико ударил кулаком в подушку. Шумно вздохнул и повернулся набок. В этот миг над ухом просвистел нож. Впился в шёлковые обои. Нико сделал кувырок и спрятался за ширму.
— Неудачное место, молодой господин! Вас видно, как на ладони.
Нико и правда сплоховал. Свет, падавший из окна, отчётливо вырисовывал его силуэт на фоне расписных створок.
— Чтоб тебя пеплом разнесло!
Чинуша было не разглядеть в утренних сумерках, но его выдал дерзкий молодой голос. Нико вышел из укрытия, торопливо зажёг лампу. Чинуш картинно скривился, оглядев покои господина. Всюду бардак: подносы с сухими лепёшками, огрызки фруктов, колтуны из грязных вещей по углам. Нико не разрешал служанкам входить в комнату, так что здесь давно не убирали.
— Да вы самоубивец, господин! — весело сказал Чинуш, цокнув языком. — Не держите оружие поблизости. Не закрыли окно. Даже дверь не удосужились запереть.
