Когда я вышел из поезда, до часа дня оставалось двадцать минут, а поскольку Полупес бежал в час ровно, мне требовалось поднажать. Но все оказалось в ажуре – я добрался до цели с запасом в пять минут и уже прицелился ворваться внутрь, протягивая пятнадцать фунтов, как вдруг дверь распахнулась, и – только подумать! – из нее вышел типчик, которому последние несколько лет я остаюсь должен два фунта три шиллинга и шесть пенсов за поставленный товар. Он сразу меня узнал и подал голос похлеще ищейки, взявшей пахнущий анисом след.
«Эй, – завопил он. – Я вас ищу уже не знаю сколько лет. Мне бы хотелось вернуться к вопросу о вашем долге, мистер Укридж».
Ну, мне оставалось только одно.
– Заплатить ему?
– Нет, конечно. Платить ему, еще чего! Деловой человек, Корки, не может растранжиривать свой рабочий капитал на то и на се. Ситуация требовала стратегического отступления, и в следующую минуту я исчез, как молния, а он бросился в погоню. Когда наконец я оторвался от него, часы, короче говоря, показывали четверть второго.
– Так что ты не успел поставить на Полупса?
– Нет. Как раз это я и имел в виду, когда с таким жаром вознес хвалу моему ангелу-хранителю, который, совершенно очевидно, все это и устроил. Естественно, в тот момент меня просто скрутило от разочарования, но позднее, заглянув в вечернюю газету, я понял, что этот сообразительный ангел с самого начала держал ситуацию под контролем, и преисполнился благодарности к нему. И знаешь, что я намерен сделать, Корки? Я намерен отчислить от этих пятнадцати фунтов церковную десятину на благотворительность.
– Что-о!
– Ну, вроде благодарственной жертвы. Я пойду по улицам и переулкам, найду трех достойных и суну каждому по шиллингу.
– Три шиллинга от пятнадцати фунтов это не десятина.
– Но настолько близки к ней, что никакой разницы нет.
– Десятина – это десятая часть. Ты должен дать по десять шиллингов каждому.
– Окстись, старый конь, – сказал Укридж.
По той или иной причине в этот день я вернулся домой поздно и пришел в ужас, когда, проснувшись на следующее утро, поглядел на часы. Надо было торопиться, в двенадцать мне предстояло взять в «Клубе Старейших Консерваторов» интервью у Ороса Уонклина, именитого романиста, для воскресной газеты, иногда заказывавшей мне что-нибудь в таком роде, а я знал, что именитые романисты сжимают губы в узкую линию и неодобрительно постукивают подошвой по полу, если подонки общества вроде меня заставляют их ждать.
