Многие из них побывали на выставках в Париже, Вене, Чикаго.
Сотни людей собирались около прохладных прозрачных ваз, словно выточенных изо льда. Любовались диковинными люстрами с звенящими подвесками. Рассматривали кубки, рюмки, блюда и бокалы, изрезанные глубокими гранями, смело пересекающими друг друга.
Старый мастер работает в небольшой комнате. Стол, на нем станок с вращающимся медным кругом, похожим на колесико, чистая тряпка — вот и все оборудование….
Он берет стакан и, склонившись над медным кругом, начинает по нему водить стаканом. Это все равно, как если бы мы рисовали, двигая не карандашом по бумаге, а, наоборот, бумагой по карандашу.
Вряд ли бы у нас получился сколько-нибудь интересный рисунок.
А у него получается! Вот появилась розочка, за ней лепесток, веточка, еще одна розочка… И вот уже весь стакан украшен матовым венчиком из цветов…
Взглянешь — как будто бы совсем просто… Мастер работает без напряжения. Минутами отрывает взгляд от колесика, улыбается собеседнику, шутит.
Но эта простота далась многими годами упорного труда, большой долгой учебой у старых, заслуженных мастеров.
АЛМАЗНЫЙ ЦЕХ
Так называют на хрустальном заводе большой зал с множеством станков, где работает целая армия молодых резчиков по стеклу.
Круги этих станков корундовые.
Большие и маленькие, они беспрерывно вращаются и жужжат, жужжат, будто цех наполнен множеством пчел.
Часами могла я стоять за спиной резчика и наблюдать, как острое, словно пчелиное жало, корундовое колесо врезается в стеклянную стенку вазы или графина, как на гладкой поверхности сосуда возникают трехгранные бороздочки.
Стоишь и не дышишь! Кажется, вот-вот стекло прорежется насквозь.
Но нет! Какое-то чутье подсказывает мастеру, когда надо остановиться.
Одна за другой возникают бороздочки на стекле. Одни из них тоньше, другие шире; одни обвивают весь сосуд, другие нанесены легкими штрихами.
Над вращающимся кругом зажжена яркая лампочка. Она освещает юное лицо работающего, напряженно сжатые губы, сдвинутые брови. Руки бережно держат стеклянный стакан, рюмку, вазу или кувшин.
Много раз я видела это. И никогда мне не надоедало смотреть! Да и как надоест, если на твоих глазах безжизненная гладь стекла вдруг оживает! Из хаоса борозд, штрихов возникает рисунок, тонкий, веселый, похожий то на легкую паутинку, то на восточные замысловатые арабески, то на льдистые узоры. А переведи глаза с сосуда на лицо резчика — и увидишь, какая радость светится в его глазах из-под насупленных бровей.
