Король поднёс бокал к губам. Когда она, всё ещё улыбаясь, но уже более натянуто, он просто перелил его через плечо.
— Этот напиток не по вкусу моей леди! — закричал он. — Принесите нам что-нибудь другое! Получше!
Королева Марта восседала справа. Да, стоит сказать, что я всегда думала, что она была похожа на какую-то монахиню, такая тонкая, такая пучеглазая и, соответственно, столь безжалостна… Платье её казалось самым огромным в комнате, и эта шелковая лента на подоле была будто глазурью на торте. Высокая причёска, вся в ягодах, тянулась к потолку. Она прижимала веер из павлиньих перьев к губам, отчаянно скрывая свои зевки, и демонстративно отворачивалась от своего мужа.
Голубь приземлился рядом со всё ещё пустующей тарелкой и взъерошил свои перья. Он так осуждающе посмотрел на мой поднос, а потом на меня, словно это я правила этим всем безумием!
— О, я знаю, — я провела пальцами по перьям на его шее. Они казались мягче, чем мне думалось, и были девственно белы. Только самое лучшее можно запекать в королевских пирогах, конечно же! — Я тоже очень проголодалась.
— Фрея, что ты там делаешь? — София, женщина, восседавшая напротив, махнула рукой, всей в кольцах, в мою сторону. Ей было около сорока, а волосы были окрашены хной в ярако-красных. Ко лбу прилипли две звезды и чёрный шёлк луны — то ли как лишний эффект, то ли средство скрыть шрамы.
— Не позволяй этому гадкому существу…
— Голуби уже на всех столах! — проронила соседка Софии, Клэр. Ей тоже было под сорок, и она была довольно тучной, а на губах красовалось розовое пятно. — Ну, предположим, пирог — довольно интересно, но…
— Голубки, — я даже и не задумывалась, сказав это.
Клэр изогнула свою схожую с аркой бровь.
— Что-что?
— Голубки, — я повторила чуть громче произнесённое прежде. — Это не голуби, а голубки.
Клэр рассмеялась.
— Ой, Фрея, это странно! — она небрежно махнула на птицу. — Голубка, голубь, какая разница… Мне просто не хочется видеть вот это на столе!
Я опустила руку и уставилась на тарелку, с которой только что согнали птицу.
Люди и меня называли сумасшедшей — вот как я об этом узнаю! — пусть обычно они говорили это и думали так лишь тогда, когда услышать я не могла. Когда я была чуть младше, я всегда издавала столько слов в отчаянном рвении выразить чувства и задать очередной вопрос, пока не получу как минимум пять вариантов объяснений. И Люди всегда комментировали мою странность и говорили об этом матери, будто бы она что-то упустила, а сейчас немедленно должна принять меры, вот только она лишь смеялась в ответ и с улыбкой отвечала:
