Стакан был быстро опустошен, и Павла, укрывшись одеялом, легла на свое одинокое ложе. В теле была пульсирующая боль, а перед глазами все стало медленно расплываться. На столе скрипел проигрыватель:
Городок провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот.
На площадке танцевальной
Сорок первый год…
Павла слушала знакомые слова песни. Ей нестерпимо захотелось сейчас умереть не так. Совсем не так! Не в постели под звуки заезженной пластинки, а в настоящем бою. Ей хотелось ненавидеть, чувствовать режущую боль, яростно схватившись с врагом. Взглянуть в глаза тем, кто отберет у нее ее жизнь. И еще захватить несколько из них с собой в небытие. Музыка играла, а темнота уже густела в ее глазах…
Сквозь дрему Павла услышала женский голос.
— Ах! Павлик! Павлуша! Еще, еще! Глубже, счастье мое! Еще! Да-а-а-а! А-а-а-а!
Павле было хорошо. Так хорошо, как ей не было никогда в жизни.
— Пашенька, дава-а-а-ай! Паааашенька сильнеееей!!! Ааааоооооууууууыыыыы! Оооох!
В этот момент Павла почувствовала восторг и сладкую боль. Успев приоткрыть веки, она на мгновение увидела расширенные глаза какой-то женщины, тянущей к ней свои губы. Почувствовала губами жгучий поцелуй этих губ и потеряла сознание.
Проснувшись, Павла повернулась на кровати. Кровать жалобно скрипнула пружинами. В комнате был полумрак. Павла удивленно подняла голову и увидела металлическую спинку с железными шариками. Это была не ее кровать! Она быстро вскочила. Кровать находилась необычно низко для ее глаз. Павла протянула руки, трогая спинку, и испуганно охнула. Руки! Широкие мозолистые лапы с набитыми на другой стороне костяшками. Руки были, чьи угодно, но не ее! Рядом стоял стул. На нем висела странная военная форма с голубыми авиационными петлицами, на которых матово мерцало по три красных эмалевых кубика. Павла быстро оглядела комнату, и, увидев в углу зеркало, опрометью бросилась к нему.
— Не-е-ет!!!
Из рамы на нее смотрел испуганный взгляд симпатичного молодого парня, стриженного ежиком, одетого в какую-то белую рубашку с открытой шеей. Быстро скользнув взглядом вниз Павла увидела огромные босые ноги, торчащие из таких же белых штанов с завязками. Ширинка штанов подозрительно топорщилась. Павла в ужасе запустила руку в ширинку и издала громоподобный вой.
— Аа-а-а-а! Что же это-о-о-о?! За что-о-о-о-о!!!
Из ширинки выпало наружу то, чего там, у женщины не должно было быть по определению. Всегда стойко встречающая свои беды женщина, впервые в жизни страстно захотела помолиться, чтобы оказаться умирающей от рака в своей квартире, или пусть даже умереть прямо тут на месте, только умереть самой собой – Павлой. Невысказанная мольба так и не была никем услышана.
