развернулись — ну прям пастыри на параде — и пошагали прямо к нему. И намерения у них у
шагающих часов были явно недружелюбные. Пока дед не сказал, что Вальд «свой». Тогда часы
как-то неуловимо изменились — что-то в их циферблатах исчезло, злобность, что ли, и они
19
19
засновали вокруг коленей — ну щенки, да и только, которые ластятся к хозяину, тыкались
корпусами в ладони, прося их погладить. Вальд несмело протянул руку, потом отдернул.
- Давай, смелее. Не трусь, они не укусят — им просто нечем тебя кусать. Разве что стекло разобьют
и стрелками уколют. Да и это они только по неосторожности могут. Видишь теперь? Я и знать не
знаю, что с этим местом не так. Я им поначалу имена давал, а сейчас уже сбился. Одна мечта у
меня была — поверить их, да вишь ли, твои кровники здесь не бродят. Оне ж не купцы какие — это
те шлендрають по всей Зории. Однажды только твоих видал в этих местах. Давненько уж.
Вальд недоверчиво поднял брови. Астрономы в Крогли? В самом сердце песков? Зыба хмыкнул и
начал говорить.
Очень давно это случилось. Я тогда у купца одного подрядился поработать на сезон. Купец
вез товар на Торговище, а потом рассчитывал с тем, что останется дальше пойти, по самому краю
Зории хотел прогуляться. А я по молодости отчаянный был — мне тогда едва восемнадцать
новолетий стукнуло, я от родителей и рванул. Скучно они жили, отец сапожником был, мать —
стиркой зарабатывала, над корытом спину гнула, руки вечно как вареные. Избенка была у нас
маленькая, темная. Я с того момента, как начал осознавать, что в крови моей ничьей печати нет и
придется самому место под солнцами себе искать, так и загорелся выучиться какой профессии
уважаемой — хоть в какой клан подмастерьем хотел. Да только не очень охотно кровники клановые
делились своими умениями. А кто-то и рассказать толком не мог — каменщики, например, они не
особо разговорчивые — они по крови такие. Отец терпел-терпел мои попрыгушки, уже было драть
собрался меня, да тут попался добрый человек — из ваших. Ваши-то вона какие разговорчивые.
Наш астроном местный, я уж запамятовал, как его звали-величали — голос помню, глаза помню, а
имя — позабыл. Так вот, он меня взялся обучать. Да только всякая премудрость небесная мне в
голову никак не ложилась. Уж было отчаялся мой учитель, да в один день мы с ним полезли на
башню. Ему надо было часы поверять, ну и я увязался — ага, ученик же. И я увидал часы изнутри,
