Охранники с топорами тычками препроводили Мэдисона к металлическому креслу у стены, швырнули его на сиденье, защелкнули на руках и ногах пленника какие-то оковы и крепко связали его. Один из них напоследок резко дернул за цепи и произнес:
– Ты, наверное, совсем спятил, идиот, что оскорбляешь нашу королеву – самое удивительное существо из тех, кому случалось здесь бывать за много веков. Ты нажил себе массу врагов. Так что сиди спокойно и не дергайся. И чтобы ни одного словечка, понял? Молотила, – обратился он к другому охраннику, – тебе лучше остаться здесь на тот случай, если кому-то из прислуги захочется подкрасться и перерезать горло этому (…). – Он снова повернулся к Мэдисону: – Оскорблять королеву Крошку! – И плюнул Мэдисону в лицо!
Мэдисон съежился от страха. Не думал он, что может пасть так низко. Слюна ползла по его щеке. Он внес правку в свой некролог, добавив одну строчку: "Тело отправлено на местную свалку".
По залу разнеслись поспешные шаги слуг, которые забегали туда-сюда, приводя помещение в порядок. Они отгородили веревками две большие площадки: одну – красными, другую – синими. Впереди было оставлено открытое пространство. Около пятисот квадратных футов пола внезапно озарилось нижней подсветкой и замерцало.
Весь потолок подернулся синей дымкой и стал очень похож на летнее небо.
Прибежали, толкая большую вертикальную доску на колесах, двое ливрейных лакеев. Двое других с грохотом приволокли массивный золотой трон, весь усеянный искрящимися драгоценными камнями. Сиденье его находилось в двенадцати футах над полом, и к нему вели алые бархатные ступеньки. Трон установили перед открытым пространством.
Раздалось громыхание. Справа от трона, в десяти футах над полом, из стены выдвинулась секция, образовавшая сцену. Там уже сидели восемь музыкантов и настраивали странные на вид инструменты; одеты они были в мерцающие желтые одежды, которые при каждом движении меняли цвет.
Щеголевато, красивым строем в залу вошли двенадцать мужчин в серебряных ливреях с топорами на длинных рукоятках и заняли места по краям отгороженных веревками площадок и по обе стороны трона.
Как только они появились, прислуга исчезла. В зале остались только музыканты да охранники. Наступила тишина.
С лестницы главного входа донеслись чьи-то неясные голоса и шаги.
Мэдисон сделал движение, пытаясь выудить из кармана гигиеническую салфетку – и надеясь, что она у него имеется, – чтобы обтереть лицо, мокрое от слюны, которая очень напоминала ему слезы.
