Бесы проклятые возбуждали князей язычников на зло. И поднимались они, собирали орду, садились на коней и отправлялись в набег-поход, чтобы убивать и грабить русских поселенцев – православных христиан.
Внезапно степняки налетали на русские деревни. Дико визжа, пускали стрелы с огненной паклей. Соскочив с коней, врывались в избы. Кто-то из мужиков хватал вилы, косу, топор, отбивался от нападавших. Старики, старухи, женщины, дети бежали к сосновому бору, испуганно крича, старались укрыться в чащобе. Кто-то, не добежав до спасительной чащи, падал на землю, пронзенный стрелами. Возводил глаза к небу, слабея, старался перекреститься, шептал: «Господи, прими мой дух с миром…» – закрывал глаза и умирал, чая воскресения мертвых.
Насытившись убийствами и грабежами, кочевники уходили в степи. Гнали скот, везли на телегах награбленное добро, уводили с собой в неволю пленников. Шли они, опустив головы, покаянно шепча: «Господи, за грехи наши Ты попустил разор наш. Прости нас, грешных! И помоги, не оставь, заступи!» Женщины, замедляя шаги, оглядывались на родное гнездо и видели избы, объятые огнем. Столбы дыма уходили в небо. Треща, взметая тучу огненных искр, рушились крыши. Невольные рыдания вырывались у полонянок из груди, слезы катились по щекам. И вдруг хлесткие удары плетей обжигали им спины, валили с ног под копыта лошадей. Веселые наездники, хохоча, кричали: «Урус, урус, кызымочка, айда, айда!» Приходилось, постанывая, вставать на ноги и шагать по тропе, ведущей в неволю.
Из лесной чащи, скрываемые зарослями, следили за уводом пленников и увозом добра гневные глаза поселян, постепенно оттаивающие, наполнявшиеся печалью. Спасшиеся крестили уводимых в полон, шептали: «Спаси, Господи! Спаси, Господи!»
Ночь опускалась на сожженную деревню. Оставшиеся в живых, на свободе, ночевали в лесу… Проснувшись поутру, шли к родному пепелищу. Собирали убитых, укладывали рядком, омывали от кровавых ран, складывали руки на груди крестообразно – правую поверх левой, чтобы видели и знали, что жил человек на земле, веруя православно. А теперь вот, принял мученическую смерть, и душа его смиренно ждет суда Божия и приговора о себе, а тело тленное пойдет на упокоение в землю-матушку, ляжет в нее покоиться до Страшного Суда. Упокой, Господи!
Кто-то заливал водой дымящиеся уголья, начинал разбирать завалы. Находили на пепелище, как драгоценность, обгоревшие родовые иконы. Плакали от радости, целовали, прижимали к груди, просили: «Господи, Царица Небесная, Николай Угодник, не оставьте нас, грешных, помогите!»
