И по моему телу, и в моей груди снова и снова проходят как освежающие потоки бриза, просветляющие сознание и тело, волны. Волны Бесстрашия, Любви к Жизни, Спокойствия, Радости и СВОБОДЫ.
Появился на свет – сорвал джекпот.
И только тот достоин счастья и свободы, кто каждый день за них идёт на бой.
Гёте
Я родился в Махачкале, городе, окруженном горами и морем. А через месяц, или чуть больше, меня привезли в Сургут, в очень холодное место, погода в котором порой неделями стоит – 50 градусов.
До 6 шести лет я жил то в Сургуте, то в Когалыме. Этот период я практически не помню. Так, некоторые фрагменты. Как, например, мы едем ночью в машине, где-то, скорее всего, между Когалымом и Сургутом. Повсюду лес, горят факела, сжигающие попутный газ на нефтяных месторождениях.
Или – вот такой фрагмент из памяти. Мне – годика четыре, я с пьяным отцом поднимаюсь на борт самолёта, я очень напуган, беспокоюсь. Все уже сидят в самолёте, а я стою, остановившись посередине трапа. Отец внизу держится одной рукой за перила, говорит, поднимайся, иди, ты полетишь один. Кажется, самолёт летел в Сургут, я не мог ничего понять, мне было очень страшно. Там, куда летел самолет, не было Мамы, не было никого. Если честно, то я вообще не знал, куда летит самолёт. Это всего лишь догадки теперь, когда я уже взрослый, детская память такая короткая. Почему он так со мной поступил? Мою грудь начинает сжимать от страха, я смотрю на него непонимающе и моляще, вот-вот готовый расплакаться. Но я боюсь показывать ему слезы, поэтому еле их сдерживаю. Он поднялся со мной в самолёт, посадил меня с кем-то, а сам ушёл. Я решил, что он всё-таки отправляет меня одного в неизвестность. Я остался сидеть, меня охватил страх. И в каком-то отчаянии и непонимании я долетел до Сургута.
Выхожу из самолёта, спускаюсь по трапу. И тут появляется отец. Думаю, он хотел понаблюдать за моим поведением, как я поведу себя в этой ситуации.
Вот ещё отрывок из памяти: иду, гуляю один по селению, кажется, я еще в школу не пошёл, а только собирался пойти в первый класс. Выхожу на окраину села, где уже почти нет домов, стою на небольшом возвышении, а внизу – ребята постарше меня лет на пять. Один из них стоит на коленях, руки связаны сзади, а четверо других, что стоят рядом, запихивают ему в рот ослиное дерьмо. У бедолаги – полный рот говна и всё лицо им измазано было, кричит и плачет. Всех этих ребят я знал. Это были мои односельчане. Стою испуганный, смотрю на это издевательство… На этом воспоминание и обрывается. Порой, вспоминая тот эпизод, думаю, не померещилось ли мне всё это, но, нет, не померещилось.
