Неподалеку пылало деревянное здание товарной конторы. Огонь перебросился со стоящего рядом состава, который горел с обоих концов. Посредине остались невредимыми шесть большегрузных вагонов-ледников, вывезти которые не было возможности. Решили разгружать их вручную, в то время как прибывшая пожарная команда боролась с огнем. Сбили пломбы с вагонов — в них оказались ящики с печеньем и вобла. Образовав живой конвейер, принялись за разгрузку. Какой-то смельчак между тем вбежал в горящее здание конторы, нашел там пожарный рукав, открыл воду и стал бить по пламени изнутри. Другие оттаскивали в сторону сотни бревен и досок с соседнего лесного склада. И склад и контору отстояли. Богданов с Дашкевичем тоже занялись разгрузкой ледников. Но, разгрузив два огромных вагона, почувствовали, что больше не в силах держаться на ногах. В людях уже не было нужды: весь узел кишел ими. Почерневшие от копоти и жары, насквозь мокрые, оглушенные бойцы-истребители устало поплелись к себе в батальон, не подозревая, что эта ночь сделала их обоих орденоносцами.
* * *
В одной из самых опасных точек на узле оказался старший стрелочник Дмитрий Федорович Богатырев. Бомба, упавшая на его участке (несколько поодаль от других), угодила прямо в цистерну. Огромное желтое пламя взметнулось над цистерной, стремительно гоня перед собой горячую волну воздуха. От воспламенившейся на путях нефти стали взрываться соседние цистерны. Воздух над путями заскрежетал, заходил ходуном, прорезываемый во всех направлениях множеством воющих, визжащих осколков. Взрывные волны срывали с некоторых вагонов крыши, выворачивали двери.
Нервы двух помощниц Богатырева не выдержали, и они бросились к болоту мимо прижавшегося к рельсам Цыбулько, а оттуда к себе в деревню.
Богатырев остался один. Внешность его мало соответствует фамилии: он маленький, почти щуплый. Скромное бритое лицо его сильно обветрено с удивительно спокойными, какими-то «озерными» синими глазами.
Стрелочнику около сорока пяти лет. Он пришел на железную дорогу в 1922 году из деревни, был чернорабочим, грузчиком, а стрелками своего десятого поста заведует бессменно уже пятнадцатый год. Скромный, не склонный, видимо, к подвижности характер. Но сколько в этом рядовом бойце железнодорожной армии оказалось мужества, крепости, бесстрашия, готовности к самопожертвованию!
Когда Дмитрий Федорович услышал стоны раненых, пытающихся выбраться из санитарного состава, ползущих по путям, — у него, как он сам говорил потом, «закаменело сердце» от ненависти к гнусному врагу, и в этом чувстве потонуло все: страх, растерянность, чувство самосохранения.
