— П-пожалуйста… Н-не надо… — снова повторила едва слышным шёпотом, а Джонас уже снимал штаны.
Под которыми белья у него не было. Я лишь успела увидеть тёмную дорожку волос, курчавую поросль, и — не выдержала, зажмурилась, сгорая от острого приступа стыда. Господи, не хочу видеть!..
— Малышка стесняется? — раздался глубокий, хрипловатый голос Джонаса, и я почувствовала, как диван слегка прогнулся под его весом. — Ничего, Мари, ты скоро привыкнешь. М-м, какое дивное зрелище, твои раскинутые ножки!
Я невольно напряглась, затаив дыхание и ожидая… Сама не знаю, чего. Краем сознания всё равно до конца не могла поверить, что всё это происходит со мной. В день помолвки. Моей плоти вдруг коснулось что-то твёрдое и горячее, провело вдоль влажных складок, задев ту самую точку, прикосновение к которой доставило столько восхитительно-сладких мгновений. И снова молния удовольствия проскочила по телу, заставив выгнуться и хватать ртом воздух, а потом… Я ощутила настойчивое, неумолимое проникновение. То самое твёрдое и большое вторгалось в меня, раздвигая упругие мышцы, и я слабо, протестующе застонала, попытавшись отодвинуться, избежать этого.
— Ш-ш-ш, — я снова услышала Джеффри, он крепче прижал мои ноги, не давая шевелиться. — Какая ты непослушная, любовь моя! — в его тоне отчётливо слышалось странное удовольствие, и мне даже показалось, предвкушение.
Чего?.. Не знаю.
— А если вот та-ак? — это уже Джонас, и в следующий момент я почувствовала снова прикосновение.
Теперь уже его пальца, он скользнул по моему лону, слегка надавив, и погладил, и меня ослепила вспышка наслаждения. Бёдра сами подались вперёд, а мышцы внутри почему-то сжались вокруг того самого, твёрдого и горячего. И большого. Джонас тихо зашипел, его ладонь обхватила мою попку, довольно чувствительно сжав, а потом он сделал резкое движение, входя в меня ещё глубже. Я вскрикнула от острой боли, пронзившей меня, запрокинула голову, хватая ртом воздух и зажмурившись ещё сильнее.
— Нет… Нет!.. — сорвалось с моих искусанных губ, я настойчиво зашевелилась, снова попытавшись отодвинуться, и понимая, что…
Уже поздно. Моё тело принадлежит Джонасу, это он сейчас владеет им, и ничего уже не исправить. По вискам потекло что-то влажное, и я поняла, что снова плачу.
— Тихо, тихо, Мари, малышка, — сверху навалилось сильное тело сводного брата, вжимая меня в Джеффри, ладони Джонаса обхватили лицо, а боль не проходила, разливаясь по низу живота. — Сейчас всё пройдёт, не плачь…
