Замолчал даже дождь. Воцарилось глубокое безмолвие. Лишь вдалеке ухали совы да капли изредка падали с крыши.
Мошка набрала полную грудь воздуха. Длинные, ловкие пальцы, которые собирался отрезать Скеллоу, ощупали веревку, связывавшую руки. Мучительный процесс. Бесчисленные узлы впивались в плоть при малейшем движении. Лишь через пять минут безмолвной ругани она осознала, что самый болезненный узел между запястий — на самом деле деревянная голова скелетика с ее браслета. Может, Крошка-Добрячок и впрямь придет на помощь.
Шипя от боли, она высвободила фигурку. Веревка ослабла достаточно, чтобы тонкие и упрямые ручки вывернулись из пут.
Руки болтались как тряпки. Мошка подождала, пока не восстановится кровообращение. Если уши ее не обманули, дверь в погреб заперли на ключ, а бойницы слишком узкие даже для нее. Она двинулась на цыпочках в дальний конец тоннеля, где на полу серела груда пепла вперемешку с куриными косточками. Света как раз хватило, чтобы разглядеть темный квадрат люка.
Мошка стащила с ноги оставшийся башмак. Ее швырнули сюда, но это не ублиетта. Это своеобразная крепость, ее строили, чтобы не впускать врагов и не выпускать скотину. А коровы, в отличие от Мошки, не умеют ползать по стенам.
Грубая работа камнетесов сослужила Мошке хорошую службу, хоть замерзшие пальцы адски болели, колени и локти изодрались в кровь. Зацепов хватало, но Мошке приходилось нашаривать их в темноте, упираясь в скользкую стену мокрыми ногами. Девочка не смотрела ни вниз, ни вверх, хотя отчаянно хотела знать, как высоко она поднялась и сколько еще осталось. «Высоты хватит, чтобы больно грохнуться», — шептали дрожащие кости. Потом: «Хватит, чтобы сломать ногу». И наконец: «Хватит, чтобы разбиться вдребезги».
Но вот пальцы нащупали люк. Мошка, скорчив жуткую гримасу, толкнула крышку, молясь, чтобы ее не закрыли на засов. Крышка поддалась. Люк скрипнул. Мошка увидела слабый свет гаснущего огня и услышала храп на все голоса: с переливами, скрипом, шипением и хрустом.
Не смея дышать, Мошка медленно откинула крышку и огляделась. Закопченный чайник остывает над кучкой углей в камине, обросшем золой. На полу разложена колода пинкастерских карт для игры в «фаворита герцога». Рядом кто-то сделал дорожку из поставленных на ребро костяшек домино. Двое спят, накрывшись плащами, наружу торчат разве что уши и пальцы ног. Около них валяются грязные сапоги.
Мошка, цепляясь за плиты пола, медленно выползла из люка, встала на четвереньки и застыла. У двери примостилось видавшее виды плетеное кресло, откуда пучками торчали сломанные прутья. В нем лежал Скеллоу. Он распахнул рот, будто пел в полный голос. Из его груди лился не то храп, не то хрип.
