– Мне надо подумать… подумать, – пробормотал епископ. – Что же, спокойной ночи, мой мальчик.
Понурив голову, он вышел из комнаты, и Ланселот после долгих минут лихорадочных размышлений забылся беспокойным сном.
От которого его пробудила через два часа какая-то необычайная суета где-то за дверью его комнаты. Шум, казалось, доносился из холла, и, торопливо облачившись в халат, он поспешил туда.
Его глазам предстало странное зрелище. В холле собрались все наличные силы Уиддрингтон-Мэнора. Леди Уиддрингтон в лиловом неглиже, миссис Пултни-Бенкс в системе шалей, дворецкий в пижаме, пара лакеев, несколько горничных, дворник и мальчик, ответственный за чистку обуви. С неприкрытым изумлением они взирали на епископа Бонго-Бонго, который, вполне одетый, стоял у входной двери с зонтиком в одной руке и пузатым саквояжем в другой.
В углу сидел кот Перси и негромко сыпал ругательствами.
Когда появился Ланселот, епископ заморгал и недоуменно посмотрел вокруг.
– Где я? – спросил он.
Услужливые голоса тотчас поставили его в известность, что находится он в Уиддрингтон-Мэноре, Боттлби-в-Долине, Гэмпшир, а дворецкий пошел еще дальше и добавил телефонный номер.
– Мне кажется, – сказал епископ, – что я впал в лунатическое состояние.
– Неужто? – спросила миссис Пултни-Бенкс, и Ланселот уловил в ее тоне некоторую сухость.
– Сожалею, что из-за меня обитателям дома пришлось прервать заслуженный ночной отдых, – нервно сказал епископ. – Пожалуй, мне будет лучше всего удалиться в мою комнату.
– Несомненно, – заявила миссис Пултни-Бенкс, и вновь ее голос треснул, как сухой сучок.
– Я пойду уложу вас, – предложил Ланселот.
– Спасибо, мой мальчик, – сказал епископ.
Укрывшись от посторонних взглядов у себя в спальне, епископ истомленно опустился на кровать, уныло уронив зонтик.
– Это Рок, – сказал он. – К чему сопротивляться дальше?
– Что произошло? – спросил Ланселот.
– Я поразмыслил, – сказал епископ, – и решил, что разумнее всего мне будет скрыться под покровом ночи. Я намеревался телеграфировать леди Уиддрингтон утром, что неотложное дело личного характера вынудило меня безотлагательно вернуться в Лондон. И в тот момент, когда я уже открывал дверь, мне под ногу попался этот кот.
– Перси…
– Перси, – повторил епископ с горечью. – Он крался по холлу бог знает с какими черными замыслами. В моей скорби некоторым утешением мне служит мысль, что я, наверное, расплющил ему хвост. Наступил на него всем весом, а я не очень худощав. Ну, – добавил он с унылым вздохом, – это конец. Я сдаюсь. Я покоряюсь.
