— Главное оружие, главное орудие боя — есть человек, а современность стремится сделать главным орудием боя машину, предоставив человеку служебное, вспомогательное место, — говорил я, а мой приятель, совсем молодой мальчик, вздохнул и поддержал меня.
— Да! И этим убито много красивого и возвышенного в войне! И, может быть, кажущаяся неподготовленность наша в техническом отношении есть только бессознательный протест русского воинского духа, жаждущего борьбы людей в открытой схватке, вместо истребления их с безопасного расстояния машинами.
— Ну, это вы уж слишком! Хотя… доля правды есть!
Мы в это время дошли до землянки в лесу, где было наше обиталище. Освободившись от мокрых доспехов своих, мы сели за чай и ужин. Когда все было подано, мы дверь наружу, которая имела обыкновение от всякого пустяка со скрипом отворяться, привалили ящиком с провизией. Было жарко, тихо и почему-то грустно. Мы еще поговорили о своих работах; о том, что завтра надо послать за проволокой, что надо как-нибудь отвести воду в окопе восьмой роты… и невольно опять вспомнили своих друзей, соратников.
— Да, — сказал мой приятель, уже лежа в постели на скамье, — Скобелев был прав, когда писал: «Лопата есть такое же оружие, как винтовка».
Наступило продолжительное молчание. У меня болела голова, тело ныло от усталости, но я не ложился и как-то вяло поправил его слова:
— Не оружие, а орудие борьбы; хотя, впрочем, все равно!
Он ничего не ответил… Я посмотрел на него, увидал, что он уже уснул, и хотел лечь сам, как вдруг за моей спиной, т. е. в дальнем от двери углу, раздался тихий, вежливый, но настойчивый голос:
— Не будете ли столь любезны еще раз повторить сии слова и имя полководца, их сказавшего, милостивый государь мой?..
Я обернулся и увидел сидящего на том месте, где раньше сидел мой приятель, офицера в шинели. Он держал фуражку в руке и, слегка привстав, глядел на меня.
Я при свете двух свечей различил капитанские серебряные погоны. Лицо с седеющими усами, красное от вечного загара, было спокойно-настойчиво, а голубые глаза смотрели чуть-чуть улыбаясь.
Я сначала хотел спросить, как он сюда попал, но потом все забывал об этом и каждый раз, как эта мысль приходила ко мне, какой-нибудь вопрос моего гостя заставлял меня забывать ее.
Да к тому же головная боль делалась прямо нестерпимой и жар у меня увеличивался. Я это чувствовал.
— Это сказал Скобелев. «Лопата — это такое же орудие борьбы, как и ружье!»
